Наш сайт продолжает представлять лауреатов I-й степени Всероссийского фестиваля-конкурса «Русский Лад», завоевавших первые места в соответствующих номинациях. Из сотен поэтов – конкурсантов, принявших участие в Фестивале, его Жюри удостоило первого места в номинации «Поэзия» Щербакова Александра Илларионовича, писателя и поэта из Красноярска. А если принять во внимание, что и в номинации «Публицистика» Александр Илларионович тоже оказался лауреатом, занявшим призовое 3-место, то ясно, что на Фестивале 2015 года Александр Щербаков стал «абсолютным чемпионом» нашего конкурса. Предлагаем вниманию читателей подборку его стихотворений. 
Александр Илларионович Щербаков – коренной сибиряк, родился в 1939 году в селе Таскино Красноярского края, в крестьянской семье. В разных вузах окончил факультеты истории и филологии, экономики и журналистики. Работал учителем, корреспондентом краевых и центральных изданий, возглавлял Красноярское отделение Союза писателей России. Александр Щербаков – автор более двух десятков книг, в т.ч. прозаических «Свет всю ночь», «Деревянный всадник», «Душа мастера», «Вечный клад», поэтических «Трубачи весны», «Глубинка», «Хочу домой», «Свет Родины», выходивших в Красноярске и Москве. Печатался во многих журналах СССР и России от «Нашего современника» до «Сибирских огней» и «Дальнего Востока». Заслуженный работник культуры России. Лауреат Международных литературных премий имени А.Н.Толстого и имени П.П.Ершова за произведения для юношества, финалист Бунинской премии (проза), дипломант Московского международного конкурса поэзии «Золотое перо». Живёт в Красноярске.
Всё больше склонен я к надежде
Среди утрат, среди потерь.
И то, чего не видел прежде,
Открылось явственно теперь.
Простором мир не изумляет.
Земля не так уж велика.
Мне каждый труженик-землянин
Стал кем-то вроде земляка.
Я понял сам в пути исканий,
Что краток век и тесен свет,
Что Микеланджело, тосканец,
Мне, таскинцу, почти сосед.
Сменились время и пространство
И убыстрился бег светил.
Острее чувствуется братство
Всех тех, кто землю посетил.
Я рад подобной перемене.
Такой родной, такой земной,
Сам Пушкин, словно современник,
Теперь беседует со мной.
Я верю домыслу, как факту:
Мой прадед знал ямщицкий труд,
Он мог Посланье мчать по тракту
«Во глубину сибирских руд…»
Хотя наш край считают глушью,
Его история громка:
Переворот пошел от Шуши,
Победа – от сибиряка.
Отец мой был трёх войн участник,
Мой брат сгорел в огне войны…
Всё резче чувствую причастность
К судьбе завещанной страны.
ДУХ СИБИРСКИЙ
С той поры, как Дубенский с ватагой
К Яру Красному в стругах пристал,
Вольный дух и казачья отвага
Метят жителей в наших местах.
Разве Суриков не был отважным?
Разве не был раздольным Словцов?
Да и ныне из нас почти каждый
Красноярец, в конце-то концов.
Наши деды Москву отстояли,
И мы тоже страну не сдадим.
Дух сибирский,
внесённый в скрижали,
Будет передан и молодым.
По секрету скажу вам, что внука
Я, пока не подкосит недуг,
Не устану учить тем наукам,
Чтоб хранил независимый дух.
ТАЁЖНОМУ БРАТУ
Видно, пращуры были древлянами,
Коли нам так любезны леса
С родниками, грибными полянами
И деревьями - под небеса.
Мы с тобою лесные, древесные
И почти деревянные мы.
Жизнь степная нам кажется пресною,
Городская – теснее тюрьмы.
Хоть дровишки таскаем вязанками,
Но мы любим удел наш лесной.
Как Есенин с берёзкой рязанскою,
Повенчались с ангарской сосной.
Уважаем соседа топтыгина,
Лося потчуем хлебом с руки
И в избушке охотничьей с книгою
Засыпаем под шелест реки.
Пусть кондовые мы, но бедовые
И в тайге (дальше в лес - больше ГЭС)
Сотворили плотины бетонные,
Чтобы стало светлее окрест...
А когда нами жизнь будет пройдена,
Словно эхо в лесных голосах,
Наши души, дышавшие родиной,
Растворятся в сибирских лесах
РУССКОЕ СЛОВО
Скажи, луг росистый, скажи, бор сосновый,
Скажите, речные буруны,
Ну, чем оно так, наше русское слово,
Тревожит душевные струны?
Ответь, отчий дом, свежим хлебом пропахший,
Согретый дыханием печи,
За что с юных лет слово русское наше
Люблю я до боли сердечной?
Шепните, заветные книжек страницы,
Зачем в одиночестве снова
Листаю я вас и, как отблеск зарницы,
Ловлю самородное слово?
Оно – и молитва, и клятва, и песня
В устах наших грешных и душах.
Неужто и впрямь победит чужебесье
И русское слово задушат?
Наверно, беспамятным быть и беспечным
Мне к слову родному негоже.
Не зря ж на кресте моём осьмиконечном
По-русски напишут: «раб Божий...».
Когда погибнет лес в пожаре,
Встаёт он первым, примечай,
Среди обуглившихся гарей
Огнеупорный иван-чай.
Как бы дружиной после сечи,
Чтоб новый натиск отразить,
Встаёт и пики к небу мечет,
Врагу незримому грозит.
Встаёт из праха у обочин,
Вокруг полей и чёрных пней,
И от его кистей цветочных
Светлеет, точно от огней.
Встаёт, исполненный отваги,
За кругом круг, за рядом ряд,
И вдоль просёлков, словно стяги,
Куртины трепетно горят…
Жив иван-чай, прошедший пекло.
И да известно будет вам,
Всегда он восставал из пепла
И вновь восстанет! Чай, Иван...
ДЕНЬ ПОБЕДЫ
Я этот день подробно помню.
Я не знавал краснее дней.
Горели яркие попоны
На спинах праздничных коней.
Гармошки ухали басисто,
И ликовали голоса
Людские. Ветром норовистым
Их выносило за леса.
Качались шторы из бумаги
У нас в избе. Качался дым.
И в кадке ковш на пенной браге
Качался селезнем седым.
В тот день гудела вся округа.
Под сапогами грохал гром,
И пол поскрипывал упруго,
И сотрясался старый дом.
В заслонку ложкой била шало
Варвара – конюха жена.
Мелькали юбки, полушалки,
Стаканы, лица, ордена.
А в стороне на лавке чинно
Курили едкий самосад
Деды и средних лет мужчины
Из тех, кому уж не плясать.
Тот с костылями, тот с протезом
Или с обвислым рукавом.
Их речь размеренно и трезво
Велась в масштабе мировом.
С печи, где валенки сушили,
Украдкой жадно слушал я,
Как вражью силу сокрушили
Соседи, братья и дядья.
И мне казалось, что я знаю
Свою и всех людей судьбу
И что проходит ось земная
Через отцовскую избу.
На пароме утром чутким
В борт ударило весло.
Колыбель моя, Качулька,
Подтаёжное село.
Я в зареченском лесхозе
Нынче первый пассажир.
Дед меня на перевозе
Специально сторожил.
От росы дымятся травы.
Кошениной пахнет луг.
Мы идём от переправы
Через гору Кузурук.
Золотою кистью срубы
Красит утренняя рань,
И дымки пускают трубы
Через Белую Елань.
Из-за дома на пригорок
Нам навстречу вышла ель.
Что-то в горле стало горько…
Подержи-ка, дед, шинель.
Оглянул я всю окрестность,
Папиросу задымил.
Дед смеётся:
Наша местность,
Неужели подзабыл?
Скажет тоже бородатый –
«Подзабыл»…
Родной ты мой,
Будто не был сам солдатом
И не шел вот так домой.
Метёт снеговая сумятица,
И снова, как в давние дни,
Сижу я под струганой матицей
В застолье у сельской родни.
Из кухни племянники зыркают,
Галдит подгулявший народ.
По горнице музыка зыбкая,
Как дым папиросный, плывёт.
Но вот тётка Марья Сафонова
Взмахнула призывно платком
(Все песенки магнитофонные
Пора отложить на потом)
И вывела, хор увлекая,
С тоской и отрадой в очах:
«По диким степям Забайкалья…
Тащился с сумой на плечах…»
Светлеют проёмы оконные –
Село зажигает огни.
Поёт тётка Марья Сафонова
В согласном ансамбле родни.
Под песни легко вспоминается
Былое житьё да бытьё.
Сижу я под дедовской матицей
И чувствую вечность её.
От роду с сельской общиной
Связанный всем существом,
Там я не видел мужчины,
Чтоб не владел мастерством.
Всяк, исходя из потребы,
Гнул, и точил, и тесал.
Сам я умельцем пусть не был,
Но мастаков описал.
Перьев изгрыз я немало
С думой о нашем селе,
Что не на торге стояло –
На вековом ремесле.
Ладил – и знал себе цену
Каждый Иван и Пахом,
А барыши да проценты
Тяжким считались грехом.
Русь процветала, пока
Ставила на мастака.
Русь презирала века
Чудище – ростовщика.
СВЯТЫЕ СТАРУХИ
Среди нищеты и разрухи,
Дурниной заросших полей
Живут по деревням старухи,
Душою послушниц светлей.
Спокойные, ясные лица
Не ожесточились в трудах.
Таких не бывает в столицах
И прочих шальных городах.
А как их тяжёлые руки
Нежны, и теплы, и добры,
Доподлинно ведают внуки,
Льняные ребячьи вихры.
Телята, ягнята и гуси,
Наверно бы, тоже могли
Поведать о том, как бабуси
Их чутко пасли. И спасли.
Да что там телячий с гусиным
И всех братьев меньших роды -
Те бабушки нашу Россию
Спасали не раз от беды!
И ныне на них уповаю.
Восстанет страна, как трава,
Основа её корневая
Ещё, слава Богу, жива.
Брось печалиться, старый кержак.
Пусть судьба выдаёт оплеухи
И повис над ушами куржак,
Но ведь искры в глазах не потухли!
Что куржак? Нам же не под венец,
Нам – радеть о Державе и людях.
Не остыл ещё пламень сердец
Правдолюбов и родинолюбов.
Да и мыслей огонь не угас.
И пока не сыграли мы в ящик,
«Препоясаны чресла» у нас,
И «светильники наши горящи».
ВЕЧНЫМ СТАТЬ….
Был когда-то таким молодым
Я в своём захолустном селенье,
Что серьёзно и вовсе не «в дым»
О бессмертье мечтал и не менее.
Вечным стать! Но не как Вечный Жид
Иль Кощей (тоже вроде бы вечный),
А путём, что от века лежит
Через слово к сердцам человечьим.
Пусть не очень кудряв и красив,
Но народен от пят до макушки,
Верил я: буду и возносим,
И любим, как Есенин и Пушкин…
Да, смешно. Только я не о том.
Вы скажите, откуда всё это:
Глушь, деревня, нужда с темнотой –
И мечта стать бессмертным поэтом?
К ИТОГАМ
Сидя на санях, помыслил я….
Владимир Мономах
Глаголу преданным без лести
И одиноким, словно перст,
Я вековал, свою безвестность
Неся безропотно как крест.
Не застрелился и не спился,
Не ударялся в куражи.
Я духом жил, над словом бился,
Грыз перья и карандаши…
Так будет и до самой, самой
До переправы в мир иной,
Когда подвалят к дому сани
Харона русского за мной.
А потому – откуда славе
Явиться? Хватит и того,
Чтоб я «чекан души» оставил
И отзвук сердца своего.
Я дорожил на свете волей
И занесу итог в гроссбух:
Мне спину выгнуло глаголем,
Зато прямым остался дух.
НА ТОРЖИЩЕ
Не мстительный, не злой, не заводной
И в русский бунт не рвусь, махая дрыном,
Но понимаю – жизни нам иной
Век не видать, коль ею правит рынок.
«Уместен торг»… И как мы ни ворчим,
Он требует торгашеских талантов.
Всё уже круг мастеровых мужчин,
Всё шире - прощелыг и спекулянтов.
И женщины, как их ни назови,
Иной всё чаще проявляют норов,
Былым предметам жертвенной любви
Предпочитая выгодных «партнёров»…
Барыш перемешал добро и зло.
Отсюда и наследников замашки –
Заполучить портфель, «срубить бабло»,
А то и вообще – «свалить из рашки».
Что ж, се ля ви… Но только иногда
Зайдётся сердце от тоски и боли,
И думаешь: «Ужели, господа,
Вы этого хотели и не более?
ЗАВЫВАЛЬНОЕ
Нет, о том я, что было – что стало,
Ни судить, ни рядить не берусь.
Просто снова подумал устало
О напастях на Матушку-Русь.
Вспомнил брата, что сгинул под Ельней.
Знал бы он, чем я нынче дышу.
Коль живу не в селе – в «поселенье»
И за хлебом «на шоппинг» хожу.
Носят шорты и трескают «чипсы»
Поселяне сибирские, блин.
И наследников шлют подучиться
Не в Москву, а в Париж и Берлин.
Проживём ли чужой головою?
Прёт такая от Запада гнусь…
Просыпаюсь ночами и вою,
А точней, как завою – проснусь.
Ну, да что я один? Или вы ли?
Разве может услышать нас власть?
Это ежели все бы мы взвыли
И очнулись, то Русь бы спаслась.
МОЙ КРЕСТ
Прочь, зеваки! Я не скоморох,
Не какой-нибудь вам Арлекино.
Мне оружием стало перо,
И крестом, что вручила судьбина.
Слово взял я за меч и за щит.
Расступитесь, уйдите с дороги.
Дайте крест да конца дотащить
Самому, одному, без подмоги.
Нет, врагов я отнюдь не простил,
Ибо ведали, что сотворили,
Под откос Мать-Россию пустив,
Погубив с хладнокровьем рептилий.
Только мстить никому не хочу
И глумиться над кем-либо тоже.
Я по-русски врагам отплачу –
Правду брошу в лукавые рожи.
Отложил до поры меч и щит
И не жду ниоткуда подмоги.
Сам я должен свой крест дотащить
На горбу… Уходите с дороги!
МАТЕРИ
За кладбищенской рощей туманы.
Над кладбищенской рощей дожди…
Ты прости, ты прости меня, мама,
Я приду, только ты подожди.
Закрутили меня, завертели,
Замотали земные дела.
И давно уже, как от метели,
Голова моя стала бела.
Но заботам поставлю я точку.
С батожком и сумой на весу
Ушагаю домой - и цветочки
На могилку твою принесу…
Не однажды мне виделось это.
Наконец, я в родимом краю
На исходе Господнего лета
Перед холмиком горьким стою.
Чёрный крест, домокованый, грубый,
И берёза – как свет в небеса.
Затряслись стариковские губы,
Затуманились влагой глаза.
То ль в кладбищенской роще туманно,
То ль в кладбищенской роще дождит?
Я пришёл… Я вернусь к тебе, мама,
Навсегда… только ты подожди.
НАД ЧЁРНЫМ ОКТЯБРЁМ
«Не говори, что осень плачет…»
Светлана Прилепская
Не говори, что осень плачет.
На зиму чуя поворот
(Седую, с холодом собачьим),
Она белугою ревёт.
Срывает ветер и уносит
Листву с берёзок и осин…
Не говори, что плачет осень,
Она по-бабьи голосит.
Готов и сам я прослезиться
Осенним днём, ненастным днём,
Когда печально, как вдовицы,
Чернеют ивы под дождём.
Не говорю, что осень плачет.
Меж сирых рощиц и урём
Она рыдает, не иначе,
Над этим чёрным октябрём.
* * *
Запуржит, заметелит, завьюжит,
Все дороги утонут во мгле –
И опять ретивое затужит
Об оставленной отчей земле.
Как живут там родимые наши,
Потерявшие лад и уют?
Говорят, что не сеют, не пашут,
Только с горечка горькую пьют.
Я не верю подобным наветам,
Не такие мои земляки…
Ну, а всё же на сердце при этом
Давит камень вины и тоски.
Никогда не простит мне, конечно,
Избяная моя сторона,
Что подумал однажды беспечно:
Без меня обойдётся она…
Потому и болит ретивое
О покинутой отчей земле,
Как пурга заметёт, да завоет,
И дороги утопит во мгле.
К ПРОСТЫМ ИСТИНАМ
Хочу в ту чистую ограду,
В тот деревенский светлый дом,
Где не выслуживаться надо,
А просто жить своим трудом.
Где, как дерюжки за порогом,
Простые истины лежат.
Где торговать душой не могут
И телом тоже дорожат.
Хочу в селенье то у сосен,
Среди полей овса и ржи,
Где люди просто не выносят
Ни лицемерия, ни лжи.
И к тем околичным воротам,
Где мир считает с давних пор,
Что виден сокол по полёту,
А вор не пойманный есть вор.
ОЖИДАНИЕ
Когда позолотится неба кромка,
Моя изба окошками к заре,
Как на попа поставленная хромка,
Венцами проступает на бугре.
Она стара,
И ей давно не спится,
С тех пор как поселилась в ней беда.
И под ногою стонут половицы,
Как горлицы, лишённые гнезда.
Пусть в той избе,
Геранями пропахшей,
С черёмухой у низеньких ворот,
Ванюшка, брат мой, без вести пропавший,
Уж никогда гармонь не развернёт,
Но всё равно
От улицы в сторонке
Изба стоит и смотрит за леса,
Кого-то ждёт, подобно старой хромке,
Храня в себе родные голоса.
ОТЦУ
Прости меня, Илларион Григорьич,
Природный пахарь, красный партизан,
Не защитил я честь твою. И горечь
Самонеуваженья выпью сам.
Не бросил я клеветникам России
Каленых слов в бесстыжие глаза.
Меня Россия, может, и простила,
Но мне себя простить никак нельзя.
Я поднимусь на гору за деревней,
В тот самый тихий и печальный лес,
Где меж иных осьмиконечный, древний
На холмике стоит знакомый крест.
И сноп цветов – пунцовых, белых, синих –
Я положу в подножие твоё.
Спокойно спит вчерашняя Россия,
Мне больно, но не стыдно за неё.
НАСЛЕДСТВО
Что на свете на этом оставлю
Я в наследие внукам своим?
Полевые ковры разнотравья,
Поднебесья атласную синь,
Да таёжные ясные дали,
Да седой енисейский простор,
Да ещё…семь отцовских медалей
Боевых,
что храню до сих пор.
В назиданье оставлю потомкам:
Знайте, эта земля нам дана
Богом не во владение только,
Нам сдана под охрану она.
***
Скажи мне правду, Бога ради,
В улыбке губы не криви.
Любви не может быть без правды,
Равно как правды без любви.
Ответь, хотя бы дрогни бровью,
Я всё пойму и всё прощу.
Той правды, спаянной с любовью,
Всю жизнь я жажду и ищу.
Так заповедал Правый Боже
И так ведётся меж людьми:
Любви без правды быть не может,
Равно как правды без любви.
НАСЧЁТ РАЗВОДА…
Бывают такие, бывают
Мгновенья почти каждый год,
Когда я в душе затеваю
С дражайшей своею развод.
Впряжёт, как при матриархате,
Словцом стеганёт, как хлыстом,
И скрипнешь зубами: «Ну, хватит!
Уйду… Пожалеешь потом…»
Я вынес бы всю процедуру,
Позор пережил и беду,
Но где ещё русскую дуру
Такую на свете найду?
Никитин Владимир Степанович
Тарасова Валентина Прохоровна
Панкова Алла Васильевна
Куняев Сергей Станиславович
Тарасов Борис Васильевич
Воронцов Алексей Васильевич
Самарин Анатолий Николаевич
Страница "РУССКИЙ ЛАД"
