А. Костерин. Возможна ли община в стране победившей олигархии?

Мы не раз обращали внимание наших оппонентов, что справедливость — мера социального равновесия, а в наше апостасийное время, время торжества материализма и хрематистики, — главным образом, мера социально-экономического равновесия. Нельзя долгое время попирать справедливость без получения жесткой отдачи. В частности, это означает, что нередко «предлагаемый» нашими оппонентами (точнее, вменяемый приверженцам социализма) шариковский подход «отнять и поделить» не работает.

Почему? Да потому что банально не выполняется закон сохранения экономической энергии. Нельзя разовой акцией наполнить дырявое решето — оно неизбежно опустошится, а всё поделенное «по-братски» разбежится по «тихим гаваням». Любой механизм распределения благ или ресурсов должен быть самовоспроизводящимся — иначе это просто одноразовая помощь, жалкая подачка. Хотя о чем это я? У нас даже экономика в масштабе государства не самовоспроизводится (как необходимо в суверенной экономике): она не замкнута в циклический (самовоспроизводящийся) контур, но встроена в глобальную экономику по колониальному принципу (отток сырья и капитала, приток ТНП и наукоемкой продукции с высокой добавленной стоимостью).

Давайте зададимся вопросом: почему в экономике, построенной на неолиберальных принципах монетарного фетишизма, невозможна сколь-нибудь долговременная и экономически успешная реализация общинного уклада, построенного на принципах солидарной экономики? Не только потому, что это два несовместимых типа экономики (при желании и наличии доброй воли с этим можно было бы примириться, введя «резервации», особые экономические зоны — как это сделано в Израиле и во многих арабских государствах). Главным препятствием является то, что неолиберальная экономика насквозь тоталитарна — она не терпит никого, кроме себя, но особенно она не терпит солидарность в любых ее проявлениях.

Примеры? Их есть у нас! Ведение натурального хозяйства (и даже маленького огородика!) в ЕС строжайше запрещено; потлач — уголовно наказуемое деяние в Канаде; «самозанятая» экономика в России (построенная на принципах солидарности и семейного подряда) — под угрозой запрета, а «самозанятые» теперь причислены к тунеядцам. Можно только валежник собирать. Пока…

Да, есть братства, общины при монастырях или в старообрядческих поселениях. Но все они или глубоко маргинальны (замкнуты на себя — т.е. фактически ведут натуральное хозяйство), или живут на «птичьих правах», под перманентной угрозой разорения, банкротства или «дружественного поглощения» ненасытным агрохолдингом или вампиром-сельхозбанком. Рыбке-бананке не ужиться с плотоядной акулой: для солидарной экономики, желающей стать укладом, а не игрой в песочнице под надзором строгих дяденек в чиновничьих мундирах, нужны альтернативные экономические и финансовые инструменты: православный банкинг, ярмарки и интернет-торги, не исключено, что свои, «православные» деньги!

Последнее, очевидно, требует разъяснений. Сегодня основным способом перераспределения денег от верхов к низам является кредитование. Рабочие берут кредит на автомобиль, что стимулирует производство авто, что в свою очередь стимулирует производство товаров для работников автозаводов и т.д. Но если новые кредиты перестают выдавать, то вся цепочка останавливается, и многие заканчивают банкротством. Но во всех случаях деньги непрерывно текут снизу вверх, потому что зарплату, которую капиталист платит, он же назад ее и забирает через товары. Иными словами, он начинает перепродажу труда рабочего ему самому. Как и любая перепродажа, она делается с прибылью. Маркс описал этот процесс через присвоение прибавочной стоимости, Кейнс — через нарушение «эквилибриума». На самом деле это обычная перепродажа.

Перетекая снизу вверх, деньги покидают рынки, обслуживающие массы людей, и обслуживают рынки богатеев. Такими рынками являются накопительные товары — предметы роскоши, недвижимость, драгоценности. Естественно, что когда на таких рынках появляются новые деньги, это вызывает рост цен на эти товары и ещё более увеличивает разрыв между богатыми и бедными.

Немецкий экономист Сильвио Гезелль в 20-х годах прошлого века предложил денежную систему обращения с отрицательным процентом (с помощью демерреджа, налога на деньги). Евразиец Кирилл Мямлин вслед за Гезеллем предлагает введение демереджа в качестве решения описанной проблемы: «Введение денег с демерреджем в обществе во многом решит вопрос накопления прибыли «хозяевами-производителями», не уничтожая их как класс и сохраняя их потенциал высокой социальной и хозяйственной активности, ликвидируя при этом ненасильственным методом «тип посредников» — ростовщиков (банки станут простыми расчетными центрами), при высокой социализации общества. Таким образом произойдет та самая пресловутая «конвергенция социализма и капитализма», а вместо насилия над классами вводится насилие над абстракцией — ссудными деньгами, которые лишаются возможности получения процентов (…) Применение демерреджа (налога на деньги) окончательно решит вопрос со специфичной особенностью денег — «денежным феноменом», заключенным в том, что владение деньгами как средством накопления богатства вовлекает их держателя в ничтожные издержки хранения, в то время как хранение запасов (питания, сырья для производства, продуктов питания для города) стоит много дороже (…) Люди, которые имеют значительные доходы, перестанут вкладывать в кубышки и после покупок необходимых товаров, в том числе и как формы вложения капитала, начнут переходить из «состояния Гобсека» к благотворительности Саввы Морозова, Павла Третьякова, Алексея Бахрушина и других. Т.е. люди будут больше склонны к благотворительности и созданию социальных проектов» (К. Мямлин «Высокий Коммунитаризм как русская идея»).

Проект введения «свободных денег» (еще одно название денег с демерреджем) в качестве эксперимента был запущен в 2011 г. в башкирском селе Шаймуратово Артуром Нургалиевым, собственником и генеральным директором местного сельскохозяйственного предприятия. Автором идеи был экономист Рустам Давлетбаев, проект курировал Михаил Хазин. Положительный эффект от эксперимента стал заметен очень скоро. Частичный переход на локальную валюту резко оживил микроэкономику села: товарооборот вырос сразу в 12 раз. Эксперимент также значительно улучшил экономику предприятия и фактически спас его от банкротства. Об эксперименте рассказали республиканские СМИ; чуть позже прокуратура Республики Башкортостан посчитала введение местной валюты противоречащей закону и запретила её оборот. Впоследствии Апелляционный суд республики отозвал это решение. Однако дело было передано в Республиканский суд, который признал инициативу незаконной. Добрейшие люди: а могли бы «припаять» экстремизм и покушение на капиталистические устои! Таким образом, дело подвижников было убито, даже толком не начавшись — слишком велика угроза от «свободных денег» для существующей ростовщической экономики…

Даже беглый обзор приводит нас к безрадостному выводу: община как уклад (а не полуподпольный «гаражный» или семейный кооператив) институционально невозможна в стране победившей неолиберальной модели. Нужно менять модель. Как?

А не задавались ли Вы вопросом, почему старообрядцы так горячо поддержали Октябрьскую революцию 1917 года, несмотря на богоборчество большевиков? Не только потому, что они приветствовали разгром РПЦ, учинившей многовековые преследования и притеснения «раскольников». Но также (если не прежде) потому, что большевики восстановили русскую общину и солидарную экономику, медленно, но верно уничтожаемую либеральными экономическими реформами Витте-Столыпина (знаменательно, что современными либеральными идеологами Витте и Столыпин теперь преподносятся как «спасители Отечества» и законодателями лубочного русского капитализма с французскими булками и свечными заводиками). Нас, сторонников «православного социализма» оппоненты имеют стойкую привычку причислять к необольшевикам — но, пожалуй, с куда большим основанием нас следовало бы причислить к… «неостарообрядцам».

Пока есть возможность мирного перехода к более многоукладной модели — например, к старой доброй кейнсианской, которая проповедует не борьбу классов, а социальное партнерств Средний класс Запада — это заслуга кейнсианской экономической политики. А т.н. «скандинавский социализм» — это триумф кейнсианства, когда 90% населения — средний класс! Социалисту Кейнсу принадлежит замечательный афоризм: «Я убежден, что будущее научится больше у Гезелля, чем у Маркса».

России все еще не поздно сменить монетарную модель на кейнсианскую, как переходную к солидарной. Для этого есть как объективные (бедность работающего населения, запрос на социальную справедливость, существование экономики «самозанятых»), так и субъективные предпосылки (наличие альтернативной экономической школы: С. Глазьев, М. Делягин, М. Хазин, А. Кобяков и др.).

Так, может быть, попробуем? Пока не поздно и дело, действительно, не перешло к «необольшевикам»…

Андрей Костерин, блогер, г. Владимир

Источник: «Новый социализм»