Сергей Сокуров. Проснуться в Реутове

(Очерк 18-ый из серии «Моя Малая родина»

*

Мне не пришлось искать героя для очерка, который я задумал написать, как интервью с реутовским старожилом, который какое-то довольно продолжительное время находился за пределами наукограда и вдруг посетил его, осмотрел «новыми глазами». Мой герой появился сам в нужное время и в нужном месте.

На сцене МХШ «Радуга» за полдень 26 ноября 2015 года в наукограде Реутов, в зале «Музыкальной хоровой школы «Радуга», готовился развернуться Второй Реутовский литературно-музыкальный фестиваль «Пушкинский камертон». О нём читатель серии уже наслышан.

Моё внимание привлёк пожилой монументальный мужчина, бросающийся в глаза шкиперской бородой. «Писатель Александр Сизухин», - представила его директор школы. Я обрадовался: нашего полку на торжестве прибыло! Гость фестиваля занял стул рядом со мной.   Пока дети готовились к выступлениям, я узнал, что автор художественной прозы Сизухин раньше много лет жил жил в Реутове, потом долго не посещал его, но сегодня, по приезде, успел осмотреть город-новостройку, в котором с трудом узнавались сооружения прежних лет.

По окончании концерта, он предложил подвезти меня к моему дому. Путь к нему от музыкальной хоровой школы по прямой недалёк, но проехать можно только кружным путём, с выездом на МКАД. Время для его преодоления потребовалось больше, чем я рассчитывал: пробки. Но нет худа без добра. Верный своему профессиональному правилу, я предложил Александру Петровичу рассказать о себе и, получив согласие, включил диктофон.

Сейчас, по расшифровке записи, предлагаю его вашему вниманию. Поясняю: мои вопросы выделены жирным курсивом.

**

Александр Петрович, хочу начать наш разговор с такого вопроса, - Вы коренной реутовчанин?

- Не совсем коренной… Но родился недалеко – между Салтыковкой и Никольским, бабушкин дом стоял на Носовихинском шоссе напротив Серебряного пруда. На его благословенных брегах и прошло моё детство. В ту пору, в начале 50-х годов, Носовиха представляла собой глухой просёлок, правда, вымощенный жёлтыми булыжниками. Эти камни представлялись мне оладушками только что испечёнными мамой – нагретые солнцем они были теплы на ощупь, а канавы обочь кипели золотом одуванчиков. Машин по дороге проезжало не более одной-двух в день.

«Золотое детство» у Вас было, - можно так сказать. А в Реутов-то тогда, из бабушкиного дома приезжали? Что запомнилось?

- Редко, но приезжал. В Реутове там, где сейчас разворачиваются автобусы на конечной остановке северного Реутова, у станции, находилась аптека. Так вот, если лекарств, по тем временам какого-нибудь «норсульфазола» или горчичников не было в аптеке салтыковской, то садились с мамой в электричку и ехали в Реутово, - покупали «дефицит» там. А так-то уж если куда и выезжали из Салтыковки, то, конечно, в Москву.

Часто ли ездили в Москву?

Не очень часто, но за лето несколько раз. Ну там, в зоопарк, в цирк, на ВСХВ – Всесоюзную сельскохозяйственную выставку - так раньше называлась ВДНХ. Ещё нам очень нравилось заходить в Гастроном, который находился на первом этаже гостиницы «Москва». До сих пор помню волнующий букет ароматов в его залах – запахи колбасы, кофе, шоколада…

В электричке, возвращаясь из Москвы в Салтыковку, я обычно засыпал. А как не заснуть мальчишке переполненному впечатлениями, насмотревшемуся столичных диковин, с ноющими от усталости ногами, стёртыми пятками от новых полуботинок, которые и покупались для таких поездок, ибо не ехать же в столицу в растоптанных, прекрасных на мой взгляд, сандалиях, но на взгляд мамы – вовсе неприличных.

Так вот, мама начинала тормошить сынка за две остановки до выхода, чтобы он всё-таки к станции «Салтыковская» пришёл в сознание и топал собственными ногами.

- Просыпайся, просыпайся, - тихонько говорила она, - Реутово уже. Сынооок, просыпайся, ты слышишь меня?

Я с трудом приоткрывал веки и видел за окном вагона два огромных, чёрных дома-барака.

«Реутово…» Два чёрных барака. Потом – «Никольское» – на синих куполах церкви Михаила Архангела – золотые звёзды – дом уже рядом – родная «Салтыковская» – мы выходим в прохладный сумрак вечера, звенящий соловьями, мама, наконец-то, разрешает снять ненавистную обувку – она связывает шнурки, и я вешаю полуботинки через плечо. Топая босиком, ноги отдыхают, да и сама усталость уходит, будто возвращается обратно в столицу…

Контраст между столицей и окраинами был велик?

Небо и земля. Но вот само слово Реутово ещё в детстве связалось в моём сознании с каким-то необыкновенным местом, где нужно обязательно проснуться.

В каком же году Вы переехали в Реутов?

Наверное, меня можно назвать городским старожилом, - переехали в 1962 году. Мы получили однокомнатную квартиру в первых хрущёвках, которые росли, как грибы по улице Гагарина и Проспекту Мира. Тогда это была окраина города. Идти от станции до нашего «проспекта» было довольно далеко, а начинался «проспект» с огромной лужи, по берегам которой стояли одноэтажные деревянные бараки, - в них жили семьи рабочих хлопкопрядильной фабрики.

По выходным дням из бараков доносились разудалые песни, на гармошке наяривал безногий инвалид. А через лужу были проброшены доски, - по ним-то под музыку новосёлы пробирались к себе в пятиэтажки.

Эти пятиэтажные коробочки – «хрущёвки» казались нам каким-то чудом вдруг свалившимся с небес. В нашей однокомнатной квартире на третьем этаже круглый год было тепло и уютно, своя ванная комната с горячей(!) и холодной водой, кухня с газовой плитой, балкон, парящий над двором – всё это, после нашего сельского жилья, которое отец оборудовал из клети, казалось нам действительно раем небесным. Особенно радовалась мама.

Но вот нам с отцом было, конечно, тесновато: нельзя выйти в свой сад, мы лишились веранды, на которой собирались за вечерним чаем родственники, но самое главное – не было у нас теперь верстака, где мы постоянно что-то строгали, пилили, мастерили. А что мужикам в квартире-то делать?! Ну, повесили полку, через полгода перевесили на другое место; ну там, кран капающий починили, ну, ещё какую-нибудь мелочь. Не развернуться.

Из Салтыковки по Носовихинскому шоссе на велосипеде отец ездил на работу в ЦКБМ, теперь же до проходной завода было рукой подать, и он даже на обед приходил домой.

В новом микрорайоне, состоявшем из трёх улиц - Гагарина, Советской и Проспекта Мира – возникла городская инфраструктура: поликлиника, детский сад, школа №2, гастроном «Огонёк». Построенные по типовым проектам 60-х годов они казались нам необыкновенно красивыми и удобными. Почти такими же, как в Москве. Ходили слухи, что к нам даже проведут линию метро. Планы такие были – ведь на ЦКБМе работал сын Н.С.Хрущёва - Сергей, тот, который нынче живёт в Америке. Но самого-то Н.С.Хрущёва вскоре отправили в отставку, и грандиозные планы отложили до новых времён.

А в какой реутовской школе Вы учились?

В реутовской школе учиться мне не довелось, потому что ко времени переезда в город, я поступил в Московский радио-механический техникум, и на учёбу каждый день ездил в Москву. А возвращаясь по вечерам, с платформы я видел всё те же чёрные два барака. С них начиналась южная часть города, вернее не города ещё, а его района с названием - Агрогородок. Этот Агрогородок тонул в садах и огородах, ничуть не напоминая город. Упирался Агрогородок в клубничные плантации – туда, где ныне раскинулся новый район Москвы Ново-Косино, который уже ничем не напоминает сладкие ягодные поля. А вот ветку метро туда-то теперь и проложили.

После окончания техникума меня сразу же призвали в армию. Служили в те времена дольше, и вернуться в родной город смог я только через три года. Город было не узнать – в начале нашего Проспекта Мира исчезли лужа и бараки, и он действительно выглядел теперь проспектом, соединившись с улицей Ашхабадской. Правда, вместе с бараками исчезла и певунья-гармошка…

Город хорошел с каждым годом – за зданием Администрации построили два шестиподъездных, девятиэтажных жилых дома. Пожалуй, они на то время были самыми большими и благоустроенными домами - в подъездах между этажами, как в московских домах, скользили лифты; да и сама Москва вплотную подступила к нашему городу – активно застраивался район Ивановское, - бывшее сельцо Ивановское, разрезанное пополам Московской кольцевой автодорогой.

Тесно становилось городу в границах его северной части, – новые дома начали строить сначала на пустырях южной, а вскоре новостройки потеснили частные домишки Агрогородка, где снесли, наконец, и два чёрных барака.

Александр Петрович, а после техникума, после службы в армии, Вас выбранный путь, как специалиста по радиолокации, должен бы привести в стены ЦКБМ, и отец ведь там работал?

«Технарь» из меня не получился. И отец по этому поводу расстраивался. Его можно понять – кто из отцов не вглядывается в сыновей, тревожась и втайне надеясь, что не продолжит ли сын дело отца?

К концу 70-х годов я определился с профессией – стал… фотожурналистом, сотрудничал с рядом центральных газет и журналов. Возвращаясь из командировок, мне приходилось обрабатывать фотоплёнки в ванной, но в 1979 году у нас родился сын, и ванная комната теперь вместо плёнок была увешана пелёнками-распашонками.

Что было делать? Почти не надеясь на понимание и результат я записался на приём к тогдашнему главе города, а там меня направили к Анатолию Васильевичу Пензину. Он как-то сразу вник в мои проблемы и тут же предложил на выбор несколько заброшенных нежилых помещений. В конце концов мы остановились на бомбоубежище под старым домом по улице Новой. Осмотрев заброшенное владение, построенное на случай войны, я пришёл в восторг, - особенно приглянулась мне входная дверь из десятимиллиметровой стали. В подвале царила тишина и абсолютная темнота, потому что никаких окон в бомбоубежище быть не должно. Для фотолаборатории лучшего места и придумать было нельзя.

В то советское время получить в аренду какое-либо помещение частному лицу, или как сейчас говорят – физлицу, было практически невозможно. Но тем не менее, благодаря Анатолию Васильевичу, я такую аренду оформил в ЖЭКе и даже платил небольшую плату.

Несколько месяцев подряд мы, когда с женой, когда с друзьями, приводили подвал в порядок: чистили от многолетнего хлама, я соорудил вытяжную вентиляцию, побелил стены, оборудовал проявочную комнату, изготовил стеллажи для книг и архива, и к зиме стал обладателем настоящей мастерской, где можно было, никому не мешая, работать и день, и ночь.

Стоило всё это сделать – привести подвал в жилой вид – как тут же ко мне стали наведываться какие-то отставники, которые говорили, что здесь у них всегда находился штаб гражданской обороны. Я показывал им документы на аренду, - они исчезали на некоторое время, но через полгода появлялись снова.

Ну и чем же визиты закончились?

За меня горой встали жильцы дома. Моё ежедневное нахождение в подвале было им очень выгодно, потому что, если раньше там собирались алкаши, забегая из соседнего магазина «Маяк», раздавить бутылочку-другую, да ещё наведаться к кому-нибудь в кладовку за закуской, то с моим появлением эти визиты прекратились, чего нельзя сказать о других – отставники в течение нескольких лет мотали мне нервы. Но общественность была настроена «за фотографа».

И вот однажды, вернувшись из большой командировки в Сибирь, я почти весь день проявлял плёнки и, развесив их для просушки, уставший, прилёг отдохнуть, - к утру надо было сдать материал в газету. Прилёг – и заснул.

Разбудила меня собака. Она где-то тоскливо выла и скулила…

А что было дальше, можно узнать из моей первой повести «Лохматый», которую там и тогда я написал.

В тот день я проснулся писателем…

А теперь, на закуску, скажите, Александр, Петрович, чем больше всего поразил Вас сегодняшний Реутов?

Смешно сказать… Я заблудился в новостройках среди синих башен в четверть сотни этажей, как в сказочном лесу. Еле успел на фестиваль. Надеюсь, в следующий приезд вы, Сергей Анатольевич, станете моим гидом.

• < Назад
• Вперёд >