К началу сентября 2014 года в Государственной Думе накопилось свыше 30 проектов федеральных законов, настроенных на профилактику пьянства и алкоголизма, упорядочение легального оборота алкогольных напитков и борьбу с незаконными его формами. В законодательных органах власти 85 субъектов Российской Федерации – сотни. Между тем, всё новое – это хорошо позабытое старое. И перед тем, как предпринимать антиалкогольные меры правового характера, почему бы не взглянуть на прежний отечественный опыт, пережитый обществом и государством многие века назад. Ведь проблема пьянства – она не сегодня в нашей стране родилась.
Вниманию читателей предлагается исторический очерк о том, как российским государством собственный народ столетиями спаивался и одновременно с этим от этой напасти безуспешно оберегался. По данной проблеме написаны сотни книг и тысячи статей, однако может быть, и представляемый материал окажется не лишним.
Перед тем как приступить к освещению заявленной темы поясняю, что цитируемый текст берётся в кавычки, даты приводятся в оригинальном юлианском летоисчислении. Для сопоставления их с современным григорианским календарём к указанной дате прибавляется число 13-ть.
Другое упражнение для ума, тем кто того пожелает, – перевод покупательной способности имперского рубля в рубль современный. Поскольку хронологическому охвату подвергаются не менее семи столетий – ориентироваться лучше на золотое содержание рубля. На день объявления Германией войны России – 19 июля (1 августа н.ст.), в этот же день – 1 августа 2014 года цена 1 грамма золота равнялась 1 403 руб. Делаем пересчёт, получаем соотношение: 1 царский рубль по состоянию на 1 августа 1914 года = 1091 российским рублям по состоянию на 1 августа 2014 года. Имперскими экспертами-финансистами начала XX века вносилось уточнение: «Если рубль конца XVII столетия равнялся 17 нынешним руб. (1914-1916 гг. – Б.К.), то рубль первой четверти XVIII столетия равнялся только 9 нынешним руб.» Следовательно, для тех, кто намерен добиться точных рублёвых характеристик, потребуются дополнительные умножения или деления.
После оговоренных уточнений, начнём, помолясь, винно-водочное сказание, с каких таких пор на Руси пьянка пошла.
Не стану идеализировать питейную практику Древней (Киевской) Руси, когда наши предки традиционно, веками, варили пиво, мёд, кои отведывали «в праздники или в торжественных случаях по приглашению соседа, товарища, родственника». В славянских землях тогда повсеместно существовали корчмы, они облагались пошлиной с продаж в пользу князя. Ели в них хлеб, щи, каши, пили пиво и мёд. Питие без закуски признавалось дурным тоном.
Водку на Русь, по некоторым источникам, в XIII-XIV веках привезли купцы-генуэзцы. Но если арабы – вроде бы, её изобретатели – использовали водку в лекарственных целях: столовая ложка против простудных заболеваний, то в Старом Свете, а по его примеру – православные, обжигающее зелье стали пить вначале чарками, потом стаканами, а следом бутылками. И как-то так нескладно вышло, что российский народ – и собственно русские, и украинцы, и белорусы, и другие славянские ответвления, с «широкой костью, ясной головой и добрым нравом», начал спиваться, «становился в нравах зверем и воспитывал такое же потомство».
Минуло почти шесть столетий. 20-ть с лишним поколений полегли в сыру-землю, и вот, ближе к концу XIX века газета «Неделя» с содроганием писала: «Проходят годы, десятилетия и великое горе-горькое всё развивается... пьёт не только мужское население, но и женщины, даже девки, пьют подростки, встречаются на улицах пьяные мальчишки – явление прежде неслыханное. От заражённых пороком пьянства предков нарождается предрасположенное к алкоголизму потомство; яд алкоголя ослабляет физическую природу русского племени, подтачивает бесценное достояние его – расовую крепость... хилое поколение сменяет сильный тип, и это понижение народной энергии отражается тысячами влияний на государственной жизни... отсюда крайняя вялость работы и поразительная отсталость».
В чём дело, что случилось, почему российские правители вели себя с подданными по правилу: «Пьяным народом легче управлять»? Да потому что Правительство находило в торговле алкоголем, где лидировала водка, обобщённо именуемая «вином», стабильную статью пополнения казны. Лишь в первом десятилетии XX века винную политику, настроенную на одну волну – доход – в имперской Государственной Думе нарекут «пьяным бюджетом».
После принятия «Устава о кабаках» от 1652 года и признания корчемства преступным промыслом наступила пора откупов (формы откупа со временем изменялись), когда в каждой винной точке дозволялась определённая мера продажи водки в пользу казны. Что торговалось сверх меры – шло в мошну кабацкого головы и целовальника – продавца. Горько читать заметки иноземцев той поры: «Нет страны в мире, в которой бы пьянство было столь обыкновенно, как в Московии... все пьют водку во всякое время, до стола, во время его и после... все пьют до того, чтобы свалиться с ног, причём иногда умирают на месте». Патриарх Никон (1605-1681), отследив «тягостное обличье» спаивания в кабаках паствы, призвал к борьбе с пьянством. Прислушались, «кружечные дворы» сократили числом, одному «питуху» стали отпускать не боле одной чарки. Вместе с этим в Царской грамоте от 15 мая 1659 года кабацким головам и целовальникам предписывалось: «Великого Государя казне во всём учинить прибыль». Доходность обязывалось повышать от года к году. И прибавляли! О той поре вспоминали: «Каждый населённый пункт обязан был потребить известное количество питей в определённом периоде. Продажа питей была возложена на особых лиц (целовальников – они целовали крест государю на том, что будут торговать без утайки), под ответственностью выборных кабацких голов из наиболее состоятельных членов каждого общества за круговой их порукой».
Так в XVII века проявилась винная проблема № 1: неразрешимое противоречие между политикой государственной казны увеличивать прибыль от торговли алкоголем и стремлением общества, светских сил к обереганию народа от пьянства. Власть безуспешно пыталась усидеть на двух стульях – получить доход и сохранить физическое здоровье и разум рабочей силе. Интересы казны ставились «выше интересов трезвости, тем более что государство крайне нуждалось в деньгах». Нужда эта объяснялась главным образом оборонительными и наступательными войнами, их Российская держава вела непрерывно. Для битв требовались деньги и деньги немалые. Чем масштабней и чаще случались сражения, тем больше продавалось вина народу. Например, в 1648 году в пору правления Алексея Михайловича Тишайшего (1629-1676) из 1,125 млн. руб. государственных расходов армия поглотила около 700 тыс. руб., а это 62,2%! Петровская эпоха параллельно плодотворному для державы развитию производительных сил не опускала военные расходы ниже 60% бюджетных средств. Семилетняя война с Пруссией (1756-1763) помимо отнятых смертью на полях сражений 300 тыс. рабочих рук поглотила почти 30 млн. руб. и тем самым финансы разорила совершенно. Отечественная война с Наполеоном на внутреннем и внешнем театрах военных действий в 1812-1815 годах повлекла расходы минимум в 500 млн. руб., что опустошило казну буквально до дна. Казначейский сундук трещал по швам! Для латания бюджетных дыр цена на 12-литровое ведро водки от царствования императрицы Елизаветы Петровны (1709-1761) по царствование императора Александра I (1777-1825) возросла с 2 руб. 23 коп. в 1756 году. до 7 руб. в 1819 году. Питейные доходы с 53 млн. руб. в 1815-1817 годы поднялись до 77 млн. руб. в 1820 году.
Так водка стала мокрым порохом войны. В отличие от военных бюджетные расходы на народное образование, науку, здравоохранение, иные социальные потребности общества отличались скудностью, переводились во второй-третий эшелоны финансирования, а то и обнулялись, способствуя многолетнему экономическому и культурному отставанию державы от государств Западной Европы. Подобное продолжалось веками. И тому были однообразные во времени причины: леность ума и тела, казнокрадство, кумовство, межродовая спесь, непримиримые сословные различия, осёдлость простого люда в пределах отведённых мест проживания и пр.
С момента насаждения на Руси кабаков и до 1914 года рваная винная политика государства, в немалой степени зависимая от разорительных баталий, изменялась 12 раз! Каждая реформа по-своему отравляла людское здравие, а «народ, не умудрившись в политической экономии, видел в пьянстве божье наказание и в то же время, испивая мёртвую чашу, протестовал этим против различных общественных благ, иначе говоря, "пили с горя"». Казённую монополию перекрывала откупная система, откупную – акцизы и патенты, придумывались смешанные варианты, их усовершенствования. И каждый раз модернизации производились с одной целью – повысить прибыльность от торговли алкоголем, будь то «казёнка», откупы, акцизы и патентные сборы. Но после каждой реформы народ пил, пил, пил…
Наиболее поганой из винных практик зарекомендовала себя откупная система. Обратим на неё особое внимание. Заплатив государству тарифную сумму денег, откупщики корыстно стремились к вожделенной цели: ввести в действие как можно больше питейных заведений, вовлечь в них как можно больше населения, выручить как можно больше от проданных градусов барышей. Благодаря таким стараниям случалось «пьяный бюджет» прыгал резиновым мячиком: 30%, 40%, 70% от всех бюджетных поступлений! Как писали очевидцы в 1837 году, «не только они сами (крестьяне – Б.К.), но и жёны их пропились». Даже среди этнических групп населения, вроде бы беспристрастных к алкоголю, современники отмечали даваемый, например, иудеями «обет, скреплённый особым заклятием («хéрем»), не пить водки». Знали вкус «горькой» мусульмане Туркестанского края, народности Крайнего Севера и Дальнего Востока, финны и карелы, крымские татары и кавказские горцы. Проф. Бунге в 1904 году пытался свести бедствие народного пьянства к сатире: «Пьют при свидании, пьют при разлуке; пьют для успокоения голода, пьют, когда сыты – для возбуждения аппетита; пьют во время холода, чтобы согреться, пьют и в жару, чтобы охладиться; пьют, чтобы прогнать сонливость, пьют и для того, чтобы заснуть во время бессонницы; пьют от горя и от радости; пьют на крестинах и на похоронах; пьют, пьют... отчего бы не выпить?»
В реальной жизни сатира учёного глушилась экономикой повального пьянства – откупной системой питей. Она высасывала из народа все его жизненные соки. Иной откупщик для поддержания тотального пропоя на отведённых ему территориях выплачивал С-Петербургу до 19 млн. руб., что сопоставлялось с бюджетом небольших государств типа Швеции. Фёдор Михайлович Достоевский (1821-1881) буквально рыдал от безысходности: «...загноился народ наш от пьянства». Да всё впустую.
Поразительно, но публичные статистические отчёты откупщиков имели раздел об «экстраординарных расходах», они предназначались госслужащим, «которые могут вредить откупным интересам». Губернатору отчислялись деньги на «нужды города». Под другими предлогами – чинам полиции, судебным инстанциям, тем, кто заведовал винной частью и т.д. Одним откупщиком «экстраординарных расходов» ежегодно «инвестировалось» в зависимости от территории субъекта державы от 3,7 до 17 тыс. руб. По Империи в целом от всех откупщиков – в пределах 14 млн. руб. Из них на ублажение губернаторов – 1,7 млн. руб. В современном рублёвом измерении свыше 1,8 млрд. руб. Существенная прибавка к царёвым чиновничьим окладам!
Так обрисовалась винная проблема № 2 – лихоимство, в современной редакции – коррупция. Она приобрела легитимные формы, глубоко укоренилась в течение столетней откупной системы. Потому-то стихийные трезвеннические возмущения крестьянских общин против убийственной для народного здравия питейной политики пресекались на корню в губерниях, областях и уездах полицией. Не хватало усилий оной – войсками. При этом казна получила от системы откупов только в 1852-1853 годах свыше 81 млн. руб., осознавая и возмущаясь бесстыдным воровством, влекущим колоссальный недобор денег в бюджет. Когда до винных магнатов – откупщиков – донеслись придворные слухи о перспективе слома финансовой кормушки и переводе питейного дела на акциз, они скооперировались и… безуспешно попытались всучить фантастическую по тем временам взятку в 1 млн. руб. Министру Финансов К.К. Гроту (1815-1897).
Слухи подтвердились. Параллельно отмене крепостного права (к слову случившегося раньше ликвидации в 1865 году рабства негров в Америке), акцизная система победила откупную принятием в 1861 году «Положения о питейном сборе». Империя со скрипом выбиралась из ямы феодально-крепостнических отношений на рельсы капиталистического развития. Нужны были передовые экономические модели и в основу реформы заложили английский опыт. Теперь кабаками могли управлять общества и частные лица, торговлю съестным из них – убрали. Как вам такая статистика: в 1552 году в Московском царстве насчитывался один-единственный условно элитный кабак, построенный Иваном Грозным, гонителем корчемства, после взятия Казани на реке Балчуг в Москве для опричников, а спустя три века, в 1863 году, количество кабаков перевалило за 500 тысяч!
«Кабак стал вольным, – отмечали финансисты, – и это, в связи с понижением цен на водку после отмены откупов, сильно увеличило потребление у нас спиртных напитков». Вводится акциз за градус вина – чем крепче градусом алкоголь, тем сумма акциза больше. Меняются ставки патентных сборов. Число винных заводов сокращается с момента введения акцизов с 4017 до 2091 в 1883 году. А доходы растут! Как так? Разорились мелкие предприятия, находившиеся во владениях помещиков на их земельных угодьях. Взамен возведены мощные винные заводы. В результате сельскохозяйственный сектор «пьяной» экономики претерпел убытки, стали раздаваться недовольные голоса помещиков из уездов и волостей. Прошло года три и эксперты вынесли приговор: акциз, как и откуп, себя не оправдал. Народ по-прежнему пьёт, а оттого нищает, лихоимство чиновников не сокращается, алкоголь разбавляют суррогатами, статистика винных точек возросла в 3,4 раза – с 78 тыс. до 265,3 тысяч. Предпринятые меры – повышение размеров акцизов и патентных сборов, замена кабаков на трактиры с продажей закусок (1885), новые урезания мест пития – ситуацию не переломили. И что особенно важно, «пьяные деньги» в «пьяный бюджет» хоть и лились рекою, но всё-таки не столь обильно, как рассчитывала царская администрация. Народ об акцизе выразился так: «Дешёвка забирает ловко».
Новый Министр Финансов граф С.Ю. Витте (1849-1915), опираясь, как он уверял, на указание Императора Александра III (1845-1894), умело перевёл акцизную систему на казённую винную монополию. 6 июня 1894 года утверждается «Положение о казённой продаже питей». В который уже раз в российской истории реанимируется казённый вариант государственной винной политики. При этом акцизы под ликвидацию не подпали, взимались с пива, мёда, браги, пейсаховой водки (из изюма), коньячного спирта, русского коньяка и пр. Монополия вводилась несколько лет, до 1904 года, поэтапно, например, до Москвы очередь дошла в 1901 году, Западной Сибири в 1902 году. Некоторые губернии и области по неким соображениям власти оставили в привилегированном статусе, в них по-прежнему действовал акциз, монополия отсутствовала.
Идеологи казённой монополии, вступившей в силу 1 января 1895 года, обосновывали очередную реформу так: «Казённая винная монополия имеет то серьёзное общественно-экономическое значение, что при её посредстве поставлено под контроль государства производство одного из важнейших предметов народного потребления, хотя бы и безусловно вредного». Настроенный на антисемитский лад граф Витте докладывал Александру III: «...казённая питейная монополия даст возможность совершенно изъять торговлю питиями из рук евреев и таким образом послужить решительным шагом на пути освобождения местного христианского населения из-под еврейской зависимости... а потому представляется крайне желательным без замедления приступить к введению реформы в губерниях, входящих в черту еврейской оседлости». Император завизировал: «Совершенно разделяю это». Этнический аспект винной проблемы имел место. Изгнанный за диссидентство из СССР знаменитый писатель Александр Исаакиевич Солженицын (1918-2008) в литературно-историческом исследовании «Двести лет вместе» пишет: «…питейная торговля в Западном крае почти исключительно сосредоточилась в руках евреев и злоупотребления, встречающиеся в этих заведениях, выходят из всяких границ терпимости». Но всё же. Вне черты еврейской оседлости водкой преимущественно торговали никак не иудеи, однако Министр Финансов на этот счёт Императору ничего не доложил. Некоторые из современников упрекали Витте в намеренном и умелом манипулировании психикой Александра III и Николая II. Так, в литературе приводятся обвинения эмигранта А.С. Рословцева в адрес графа: «Способ спаивать народ и с пьяного брать доход мог родиться только в голове такой, как голова г. Витте… Утверждения же, что самая мысль о монополии возникла в голове у Государя Александра III, – есть ложь, и ложь преступная, намеренная».
Министр Финансов, помимо высоких слов о сохранении народного здоровья, нравственности, оправдывающих монополию, не скрывая, заявлял: «Предусматриваемая реформа не заключает в себе существенных условий для ослабления питейного дохода, напротив... обеспечивает куда более надежное поступление питейного дохода». После закрытия тысяч частных лавок (но далеко не всех) открылись тысячи «казёнок» с продажей вина на вынос. На территории вокруг них – по дворам, кустам и оврагам сосредотачивалась публика: внутри новых питейных точек алкоголь распивать не дозволялось, и закуска не продавалась, а вовне, за 40 шагов от казённой лавки, пожалуйста, пей, себя не жалей. Отнюдь не пустовавшие трактирные заведения с «казёнками» конкуренцию проигрывали. Полиция мало что могла сделать с народным пьянством «на свежем воздухе», ведь «по законодательству преступлением считается то, что воспрещено под знаком наказания, а пить на улицах не возбраняется, и все меры полиции к устранению уличной выпивки вызовут только неудовольствие и нарекание на полицию». Правда, водку перестали наконец-то продавать детям, не достигшим 15-летнего возраста.
Газеты, финансируемые противниками «казёнки», взвились: «... народ недоволен, потому что приходится пить на улице в тайном притоне... и прямо в рот из бутылки ...платить за рюмку, штопор и прочее», или: «...пьют реже, но хуже – не рюмками, а из бутылок и без закуски, водка в 1,5-2 раза дороже и хуже прежней». Правительством в губернии и области Империи срочно командируется «карманная» пресса. Корреспонденты шлют в столицу выборочно положительные «отзывы из народа» о последствиях реформы: «Дай бог царю, здоровье за это», или: «... нет прежнего кабака, в который зачастую за мужем приходила жена с детьми, и пьяный отец спаивал и мать, и детей, отчего к последним и прививалось пьянство». Впрочем, каждая винная реформа сопровождалась возмущёнными воплями тех, кто пиявкой «присосался» к действующей системе винных доходов и от неё отлучался, и ликованием тех, кто их заменял на этом обильном денежном потоке.
Винная монополия резко повысила «пьяную прибыль»: ведь на водку цена поднялась; ассортимент алкогольной продукции расширился; пока чиновники привыкали к новым правилам сократилось лихоимство. Но спадало ли пьянство в обществе? Вопрос риторический. Последняя реформа, прозванная в народе «винополия», как-то исподволь прививала переход населения с потребления привычной 400 водки на 570 спирт, ранее больше популярный в Царстве Польском. И если предшествующая акцизная система повысила «пьяный бюджет» всего-то в жалких 2 раза, то «винополия» – в 14,4 раз!
Депутат Государственной Думы от Самарской губернии купец М.Д. Челышев (1866-1915) привёл сравнительную статистику о казённых затратах на народное образование – 70 млн. руб. И расходах населения на покупку алкоголя – 1 млрд. руб. «На рубль учат, а на 15 спаивают, – подытожил парламентарий, – сеют в русский народ одно зерно хорошее и 15 плохих». И был прав. Продавцам казённых лавок, названных в «Уставе о питейных сборах» сидельцами, государством вменялось, с одной стороны, вести с покупателями беседы о вреде пьянства, с другой, их побуждали к достижению роста прибыльности от торговли алкоголем. Для чего сидельцам создали пошаговые материальные поощрения, к которым они истово стремились.
Каков итог? В длинной череде винных реформ душевое потребление спиртного в пересчёте на 400 водку в 1895-1913 годы увеличилось с 0,52 до 0,66 вёдра. И к 1914 году подданными Империи выпивалась водочная река «в 280 вёрст (298,6 км) длиной, в аршин (0,7 м) глубиной, 2 сажени (4,3 м) шириной». Деревня Каменка (всего-то 35 дворов) в год поглощала 4 000 ведер – 48 тыс. литров водки или 3,7 л на каждый двор ежедневно! Сколько ж там ртов-то на одном дворе проживало, может, в первоисточник вкралась опечатка? Курская губерния пропивала 16 млн. руб. Жители Тамбова в 1913 году выдули водки более 1,2 млн. л. С момента вступления в силу казённой монополии в 1895 году и по конец 1913 года, за 18 лет, казна продала населению свыше 800 млн. вёдер винных питей в 400 пересчёте. По современным меркам 19,2 млрд. поллитровок! И если кабацкие сборы Российского государства в 1723 году составляли 1,355 млн. руб., то в 1913 году совокупность казённой винной операции и сборов с питей (акцизов) достигла планки 953 млн. руб. За 190 лет валовая алкогольная доходность взвинтилась в 703,4 раза…
Винная река наряду с другими неблагоприятными социальными факторами способствовала высокой детской смертности. Среднегодовая рождаемость от нетрезвых родителей фиксировалась 4,4 млн. младенцев, а умирали, не дожив до пяти лет – 3,05 млн. малышей (по тому времени это Болгарское княжество). Особенно много детей уходило из жизни в православных семьях – 26,3 ребёнка на 100 родившихся. Для сравнения: у магометан – 15,8; иудеев – 11,6. С 1907 по 1911 годы в Российской Империи детская смертность на 1000 человек составляла 24,4. А в Германии – 17,5, в Англии – 11,6, в Норвегии – 6,9. Российская демография рвалась вперёд, но из-за пьянства – пробуксовывала.
Спивалась русская интеллигенция, резко отмечаясь этим в учительской среде. Классик русской литературы граф Лев Николаевич Толстой (1828-1910) педагогов осуждал: «Люди эти предавались тому, что нельзя иначе назвать, как безобразное пьянство. И среди этого безобразия радуются на самих себя и соболезнуют о непросвещённом народе... Пора понять, что просвещение, не основанное на нравственной жизни, не было и никогда не будет просвещением, а будет всегда только затмением».
Его авторитетная оценка подтверждалась социологическими опросами о состоянии пьянства в гимназиях. В Казанском училище из 27 мальчиков 10-14 лет пили водку и вино – 21 ребёнок, из них 12 напивались; из 18 девочек – 11 пили вино и пиво. В четырёх школах С-Петербурга из 182 учеников (8-13 лет) 166 пили вино, а 151 только водку; из 159 учениц (8-16 лет) бывали пьяны 149 девочек ли? Публикации по этому вопросу констатировали: «Праздничное времяпровождение гимназистов 6-8 классов – это карточные игры, потребление вина, водки».
Духовные заведения. Церковь, несмотря на внешнее противление народному пьянству, столетиями участвовала в винной торговле. Наивысшая доходность – в ярмарочные дни. Так поступали, например, Макарьевский и Белорецкий монастыри. Процветало пьянство внутри самой братии. Вид нетрезвого батюшки на службе, в церковно-приходской школе был привычен. Церковник Рачинский с негодованием писал в 1899 году: «...есть священники, которые пьяными в школу являться стесняются, но есть, которые приходят в школу пьяными: кричат, мучают детей». Откуда у служителей культа прививалась привычка к вину? Оттуда, откуда они направлялись в приход – из семинарий, училищ, академий. Они там «ежедневно видели пьянство своих наставников и начальников Академии». Далее Рачинским упоминается распутная жизнь причётников – «пьяницы безнадёжные, коих плодят в таком ужасающем количестве наши духовно-учебные заведения».
Давали прикурить в военной среде. Перечитайте Александра Ивановича Куприна (1870-1936), его «Поединок»: «…а сам подпоручик Ромашов пьёт много водки в собрании…». Слово «водка» в повести о жизни офицеров в захолустном пехотном полку упоминается в разных склонениях 41 раз! «На алкоголизм в войсках обращают мало внимании, – писал в 1908 году доктор медицины, дворянин Н.Н. Шипов (1866-1917), – что по всей вероятности стоит в связи с ложным взглядом на то, что спиртные напитки придают храбрость и подкрепляют силы в трудах походной жизни. Но факты говорят совершенно противное… В армию поступают большинство непьющих юношей, а многие возвращаются из нея по отбытии воинской повинности дряблыми алкоголиками… один средний полк пропивает в своей лавочке в год до 20,500 рублей».
А разве можно пропустить правонарушителей-пьяниц? Среднегодичное число нетрезвых обоего пола, доставляемых в полицию С-Петербурга для приведения в чувство, – от 50 тыс. человек ежегодно. На 100 изнасилований в имперской столице приходилось 62% пьяных насильников; преступлений против веры – 60% пьяных; нанесений увечий – 53,5%; похищений имущества – 52,9%; грабежей – 42,1%, смертоубийств – 39%. Из 13 057 подсудимых – 6 181 (43,7%) совершили уголовно-наказуемые деяния в состоянии алкогольного опьянения. Действительный тайный советник, член Государственного Совета проф. А.Ф. Кони (1844-1927) выразился о реформе Витте недоверчиво: «Когда была введена казённая продажа вина, предполагалось, что кабак – средоточие спаивания, заклада и ростовщичества – отжил своё время. Но это была иллюзия, и кабак не погиб, а лишь прополз в семью, внеся в неё развращение и приучение жён и даже детей пить водку. Сойдя официально с лица земли, кабак ушёл под землю, в подполье для тайной продажи водки, став от этого ещё более опасным».
Эффективные правовые меры, а они предлагались постоянно, бюрократически отвергались правящей администрацией. Проф. Лилиенталь готовил аргументированные статьи, взывающие к правительству, которое «должно признать наказуемым всякое поведение против нравственности, если из него вытекает опасность, чтобы всякое буйное проявление пьянства, сопряжённое с опасностью для окружающих, не только в публичной, но и семейной жизни, вызывало бы вмешательство и помощь его со стороны административной власти. Непосредственное лишение свободы на короткое время пьяного, находящегося в состоянии невменяемости... заставило бы его опомниться... Должны быть учреждены специальные санатории для хронических алкоголиков, поддающихся излечению; относительно же неизлечимых следует разместить в особые приюты с возложением на них обязанностей посильного физического труда. Эти меры должны быть применяемы в силу обязательного труда».
Но подобные немногочисленные мнения тонули в нарастающем хоре голосов, ратующих за абсолютную свободу воли, личности и семьи, куда «не должно пускать полицию и юридическую администрацию». Моя воля: – хочу – пью, а хочу – не пью. Носителями этой идеологии следствия пьянства, их негативное воздействие на окружающих, по месту работы и пр., опускались. Только «Я». На противников данной теории открывалась настоящая травля в жёлтой прессе, определённых светских салонах, в них с ними переставали здороваться!
Вообще, надо отметить раскол российского общества по отношению к алкогольной теме, особенно заметно определившийся к революции 1905 года. В интеллектуальной среде образовались как бы две школы, доказывая пользу или вред от употребления алкоголя: в книгах, на лекциях, в прессе они обычно апеллировали к источникам античности.
Первые ссылались: Дарий Мидийский приказал на своей гробнице высечь надпись: «Дарий мог выпить какое угодно количество вина». Вот, видите, царь, а пил! Александр Македонский назначал награду выпившему больше других. Смотрите, Александр Великий и тот за вино! Тиберий – римский император ввёл в высокий сан подданного за то, что тот пил «два дня и две ночи подряд без передышки». Вот какие и за что награды в Древнем Риме были! Сократ утверждал: «Настоящим оратором может быть только человек, пьющий часто и помалу». Гениальный философ, он-то знал, что и как надо!
Вторые не менее авторитетно оппонировали: ещё в Древней Элладе греки заметили, что пьянство «отражается на организмах будущего поколения, на увеличении в населении преступности и наклонности к сумасшествию и влияет на огрубление нравов»; что Гиппократ предрекал плачевные последствия пьянства, а поэты поведали горе Юноны, родившей от нетрезвого Юпитера урода; что Липекур в Спарте запретил употребление вина: нарушителю отсекались ноги, а пьяному в брачную ночь жениху – мужское достоинство; что в Карфагене пьяных кормилиц убивали на месте и т.д.
Не прекращались концептуальные споры о культуре пития. Здесь чаще всего ссылались на Готтенборгскую или Гётеборгскую систему (от современного названия шведского города Гётеборг), созданную во второй половине XIX века. В чем заключался её смысл? Если кратко, то в следующем. В городе образовали акционерское общество, которому городское управление передало право на ведение винных дел. Специальное постановление разрешало брать одну часть барыша акционерам, а другая часть (меньшая) отдавалась на общественные надобности, в том числе на борьбу с пьянством. Во вновь открытых заведениях продавались горячие блюда, водка (значительно возросшая в цене), вино и пиво. Выручка от съестного шла содержателю. В Готтенборге с 55-ти тысячным населением действовали 36 кабаков. Через не столь долгое время количество кабаков сократилось до 19-ти. Эта система имела целью удовлетворить «рабочего человека в его потребности общения с людьми». При каждой лавке имелась читальня. В праздники вино не продавалось». Однако спустя несколько лет выяснилось: объём потребления алкоголя не снизился, а увеличился, причём резко.
Отметим ещё два немаловажных момента из тех времён.
Первый – укрепление трезвеннического движения, ставшего наконец-то одобряться государством со второй половины XIX века, одновременно с введением казённой винной монополии. Эта поддержка отставала от зарубежной на сотню-другую лет, однако упущенное быстро навёрстывалось. 20 декабря 1894 года утверждается «Устав попечительства о народной трезвости», исполнение которого контролировалось Главным Управлением неокладных сборов и казённой продажи питей Департамента неокладных сборов Министерства Финансов. В каждой губернии, области и уезде, где внедрялась винная монополия, учреждались попечительства (комитеты). Они надзирали за торговлей крепкими напитками «согласно установленным для сего правилам» в целях ограждения населения от злоупотребления ими. Среди прочих функций значилась организация при попечительствах лечебных приютов для страдающих запоем.
Помимо попечительств о народной трезвости к началу XX века в России организованно и самостийно возникали общества по борьбе с пьянством, проводились ежегодные антиалкогольные съезды, другие профилактические мероприятия. Например, С-Петербургское «Попечительство о народной трезвости», образовалось в 1861 году с целью «ввести потребление алкоголя в более определённые рамки». Его программой предусматривалось устройство развлечений по поднятию «нравственного уровня». В частности, для этого в 1882 году открылся Народный театр. Проводились бесплатные лекции, публичные чтения (входной билет – 2-5 коп.), открывались библиотеки, возводились аттракционы в местах народных гуляний. Доставлялось питание для бедняков по заниженным ценам и пр. Все объекты деятельности Попечительства за 10 лет работы посетили 11 215 392 чел.
Обращала внимание другая столичная лига – «Общество Александра Невского». Им помимо прочего организовывались крестные походы в Троице-Сергиевскую пустынь у Финского залива, в 20 км от С-Петербурга. Православные корни общества явили главную идею деятельности. В его Уставе прописывалось: «Основная задача Церкви – распространение идеи трезвости». Сегодня стиль изложения антиалкогольной работы названного общества способен вызвать ироническую улыбку, но в те годы к напечатанным наставлениям относились со всей серьёзностью и доверчиво. Так в одной из тиражированных брошюр повествовалось об о. Павле, как он в монастыре проникновенно беседует о вреде вина с послушниками и те отказываются от чарки. От последних слух распространяется за стены обители, идея трезвости привлекает внимание мирян. И вот «вскоре к праведнику является окончательно спившийся дворник Горячев со слёзной молитвой записаться в трезвенники... его записывают, и он становится борцом за трезвость». Однажды дворник встречает подрядчика, «приближающегося, благодаря вину, к падению», и убеждает его во вреде вина. Тот соглашается. Завершается брошюра словами: «Вот плоды проповеди горячей и сильной, брошенной в народ».
К сожалению, казённое финансирование этой предупредительной работы оставляло желать лучшего. В 1914 г. – 2 млн. руб. на 166 млн. человек населения Российской Империи или по 1,2 копейки на одного подданного. Плюс 500 тыс. руб., как следует из Объяснительной записки Министра Финансов В.Н. Коковцева (1853-1943) к государственной росписи доходов и расходов (бюджету в нашем понимании) на 1914 год, предназначались для «капитального ремонта зданий, принадлежащих попечительствам, приобретения новых книг для библиотек-читален и выдачи пособий частным обществам трезвости».
Как нередко, к сожалению, случается, первичная живая работа ряда обществ со временем стала подменяться показухой, отчётностью, враньём. По этому поводу упоминавшийся уже Рачинский гневался: «... общества трезвости существуют на бумаге ...записываются дети, да десяток взрослых на приход». Возмущался и социолог Чернышов: «Абсолютно бессильна против алкоголизма борьба путём современных обществ трезвости».
Посильную лепту вносили противоалкогольные съезды. Участниками числились А.Ф. Кони, Л.Н.Толстой, В.М. Бехтерев, другие именитые люди. Каждый раз съезд открывался пением «Гимна трезвенников»:
Гибнут под властью вина
Миллионы честных, но слабых людей
Трезвости чистой скрижали внесите
В царство страданий и ада!
Встаньте на дело, великое дело.
Что нам насмешки! Сомкнемся дружней!
Бог нам поможет. Идите лишь смело
Навстречу заре лучших дней.
Пухлые материалы этих мероприятий насыщены неизменно обсуждаемой темой – пьют от того, что болеют, или болеют от того, что пьют. Регулярно площадка съездов использовалась в политических целях. Доклады бунтарей Министром внутренних дел запрещались, их арестовывали, но те не отступали. Приведу фрагмент из речи рабочего Милютина: «Причины пьянства среди имущих классов заключаются в положении господствующего класса, в его праздности, безделии, что порождает стремление найти способ себя взвинтить, выдумать новые наслаждения. Экономические отношения ведут к падению и разложению господствующего класса, и среди него алкоголизм распространяется благодаря этому. Причины распространения среди трудящихся также экономического характера, но совершенно противоположного. Здесь алкоголизм распространяется благодаря голоду, холоду, тяжёлому труду». Приведённые упрёки подтверждались научными исследованиями тех лет, в частности, трудах проф. Д.А. Дриля (1846-1910), где он даёт пасмурное описание пролетариев, наблюдаемых им в поездках по Российской Империи: «Дурные, грязные, перекошенные лица, недостаточное питание, физически непосильный труд и как последствие этого – низкий уровень нравственности, развращения, ужасающее, доводящее до озверения пропойство и отталкивающие типы его».
Немало предложений тех времен по избавлению от пьянства – сюжет юмористического рассказа. Вот лишь отдельные перлы: «продавать водки не менее трёх литров зараз»; «писать на этикетках – "Яд"»; пустить в оборот посуду «с возможно узким горлышком, будет тяжелее питься с горла».
Второй момент – статистический фетишизм. В пьяном рейтинге государств мира Россия формально занимала седьмое место по производству алкоголя, отдавая пальму первенства Италии, Испании, Австро-Венгрии, Алжиру, Германии, Португалии. По объёмам душевого потребления вина Империя отставала от Франции, Италии, Германии, Англии. Однако внешне благоприятные характеристики приходили в негодность, когда сравнительному анализу подвергались удручающие показатели смертности среди населения, душевнобольных на почве алкогольных психозов, самоубийств, «пьяной» преступности. Здесь мы, увы, оказывались в передовиках. Довольно будет привести хотя бы такие данные: средняя продолжительность жизни у русских достигала 33,34 года, в то время как у австрийцев – 38,76 лет, итальянцев – 43 года, скандинавов – 51,93.
Обоснование питейно-демографическому парадоксу попытался дать психиатр с мировым именем академик В.М. Бехтерев (1857-1927): «Наукой точно установлено, что чем насыщенней, крепче алкоголь, тем вреднее он действует на организм. Дело в том, что крепкий раствор алкоголя, сильно раздражая желудок и кишечник и вызывая тем самым резкий приток крови к их стенкам, всасывается в кровь с необычайной быстротой, действуя особенно разрушительно, а при более слабых растворах алкоголь не имеет такого вредного действия… Таким образом, наш народ… имея несчастную привилегию потреблять сорокоградусную водку, находился в гораздо менее благоприятных условиях, чем народы Запада, которые, главным образом потребляют виноградное вино и пиво, вред от которых, во всяком случае, меньший, чем от водки… прежние мёды, пиво и квасы могли опьянить человека, но при них действие алкоголя умерялось большим разведением в воде, вследствие чего защищался, прежде всего, желудок от катаральных поражений и не отравлялись в резкой мере ни мозг, ни сердце».
Но отчего ж российский народ имел несчастную привилегию пить именно водку? Ответ на этот вопрос излагает доктор медицины проф. В.Я. Канель (1873-1818 или 1919). В своей монографии «Алкоголизм и борьба с ним», изданной в 1914 году, есть и такие его суждения: «…опьянение водкой обходится дешевле, чем самоодурманивание пивом и вином. Поэтому в странах бедных, где население мало обеспечено средствами существования, водка является излюбленным напитком масс».
С такими вот патологическими питейными характеристиками разносословное, многонациональное, многоконфессиональное и всё ещё малограмотное население Российской Империи вступило в XX век – эпоху промышленных и социальных революций. Набирающему силу развитию отечественной промышленности злоупотребление алкоголем мешало сильно. Предпринимателям-заводчикам – не банкирам и чиновникам винного дела, а тем, кто производил трезвую товарную продукцию: металл; строительный лес; продовольствие; механизмы; корабли и паровозы; строил дороги; качал нефть и пр. – пьянство признавалось обременительным. Крупные предприниматели осознавали: в условиях «пьяного бюджета» внедрение передовых технологий, столь нужных державе, чтобы претендовать на мировое лидерство – обречено на провал.
Так и было. Государство и общество остро нуждались в тотальном духовном и физическом оздоровлении, без чего об экономическом прогрессе, близком Германии, Великобритании, а тем более САСШ – Северо-Американским Соединённым Штатам – оставалось только мечтать. Летописец эволюции российских финансов авторитетный экономист проф. П.П. Мигулин (1870-1948) в 1913 году писал: «Благосостояние широких народных масс, их образованность, народное богатство, культурное развитие не могут идти почти ни в какое сравнение с таковыми же на Западе Европы и в Америке. Мы нарочно не приводим здесь никаких цифр для сравнения: они слишком невыгодны для нас… Нам много ещё надо работать, чтобы догнать другие народы в их экономическом, культурном развитии, сравняться с ними и, быть может, при благоприятных условиях их опередить».
Российская Империя, несмотря на присутствие фундаментальных огрехов, имела всё же не менее основательные предпосылки к прогрессу, мощному рывку в будущее. Французский экономист и политолог Эдмон Тери посетил нашу страну в 1913 году. Под сильным впечатлением от увиденного и услышанного он издал в 1914 году книгу «Экономическое преобразование России». В ней, помимо прочих перспектив, Тери уверенно прогнозировал: численность российских подданных к середине XX века достигнет 343,9 млн. человек (в СССР образца 1955 года – 194,4 млн. чел.). Несомненным будет политическое, экономическое и финансовое доминирование в Европе.
Вовлечение Российской Империи в мировую, а точнее, в Западноевропейскую военную склоку поломало радужные предсказания парижского футуролога. И не менее оптимистичные ожидания абсолютного большинства населения державы. Но о том, какую трагическую роль сыграл очередной резкий виток государственной винной политики в период Первой мировой войны 1914-1918 годов, об этом поговорим в следующий раз.
Борис Калачев
член Российского философского общества, кандидат юридических наук, заслуженный сотрудник органов внутренних дел РФ
Никитин Владимир Степанович
Тарасова Валентина Прохоровна
Панкова Алла Васильевна
Куняев Сергей Станиславович
Тарасов Борис Васильевич
Воронцов Алексей Васильевич
Самарин Анатолий Николаевич
Страница "РУССКИЙ ЛАД"
