Анатолий Стерликов. Искусство и революция. Послесловие к юбилею Александра Блока

«Ненавистник старого мира»?

Газета «Правда», в отличие от буржуазных изданий, откликнулась на юбилейную годовщину великого русского поэта большой обстоятельной публикацией Сергея Кожемякина. Публикация нужная, во многом и верная. Автор преимущественно анализирует две статьи А.Блока, при этом справедливо замечает, что эта сторона наследия незаслуженно предана забвению, хотя прозаические тексты, по его мнению, «и по своему объему, и по значению… не уступают наследию поэтическому». Собственно о поэзии Блока тоже сказано несколько слов.

В то же время, нельзя не отметить, что С.Кожемякин несколько упрощенно трактует творчество Александра Блока, его миропонимание. Публицист выделяет главную, как ему кажется, особенность Блока, развивая мотив возмездия, показывая его «ненавистником старого мира». Но эти слова, вынесенные автором (или редакцией) в заголовок публикации без кавычек, принадлежат К.И. Чуковскому, известному в СССР литератору, которого, правда, трудно заподозрить в избыточном патриотизме. На Россию и Русский мир он смотрел глазами еврейства, он дорожил дружбой с убежденным, последовательным сионистом В.Жаботинским, апологетом буржуазии Сиона, величал его «национальным героем Израиля», К.Чуковского предельно отвращали как русский патриотизм, так и советский патриотизм. То есть, подчеркиваю, К.Чуковскому был чужд патриотизм в любой отечественной форме.

Почитатели таланта К.Чуковского и адепты его свидетельствуют, что он с дочерью Лидией Чуковской, составлял списки «черносотенцев от литературы», рассылал их в официальные советские органы, в общественные организации. В литературном сообществе это называется террор среды. Приводят они и слова, обнаруженные в анналах воспоминаний К.Чуковского: «С падением нацистской деспотии мир демократии встанет лицом к лицу с советской деспотией. Будем ждать…». А в 1966 г. К.Чуковский, напуганный выступлением Егорычева, первого секретаря Московского горкома КПСС, осторожно покритиковавшего демагогию пресловутого культа личности, – в числе 25 деятелей культуры и науки, подписал письмо Генеральному секретарю ЦК КПСС Л.И.Брежневу, в котором выражалось категорическое требование не допустить «реабилитации Сталина в какой бы то ни было форме», поскольку реабилитация «явилась бы бедствием для нашей страны и для всего дела Коммунизма». (Л.И.Брежнев и не допустил). Повторив шаблонные хрущевские антисталинские обвинения – «гибель бесчисленных невинных людей», «неподготовленность к войне (развязанной Гитлером – А.С.)», солидные подписанты, в числе прочего – указывали и на «мнение зарубежной общественности», и на «международный престиж СССР», который должен умалиться в случае реабилитации Сталина. Что любопытно: едва ли не большинство из них – лауреаты Сталинских премий. М.С.Горбачёву, будущему разрушителю СССР, тогда было 35 лет, и он, пронырливый, всюду поспевавший комсомольский пострел, ставши партийным функционером, конечно же, знал содержание этого письма. Вот когда прорастала белена буржуазного, западного либерализма!

Но вернемся к Блоку. Да, Поэт ждал Революцию, пророчествовал Революцию, а когда она явилась во всем величии и в проявлениях зла, безоговорочно принял ее всю, как есть. Это видно по тому, с каким он энтузиазмом работал в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, исследовавшей преступления царских сановников, а после Октябрьской социалистической революции – в различных литературных и театральных комиссиях и секциях, учрежденных большевиками, чтобы творческие личности могли получать пайки, дрова, а также, конечно – издаваться, петь, плясать, играть гамлетов, выставлять свои полотна. (Всё это в условиях гражданской войны, развязанной мятежом чехов-австрияков в условиях, когда люди замерзали зимой в промороженных жилищах, голодали, а многие и умирали от голода, холода и болезней). И, конечно, следует считать большой удачей для советской культуры, что Блок вместе с М.Горьким участвовал работе издательства «Всемирная литература», что определило перспективу этого уникального издательства на многие годы и даже десятилетия. Но это всё положило конец поэтическому творчеству. М.А. Бекетова (биограф А.Блока, его тетка), свидетельствует, что поэт не мог, находясь на какой-либо службе, погружаться, как это было прежде, в поэзию, сочинять стихи и поэмы. Причина в том, что он всякое дело делал аккуратно, старательно и добросовестно. Короче говоря, на службе Революции, он жертвовал самым дорогим – творчеством. Исключение – поэма «Двенадцать», созданная в короткое время и, как принято говорить, на одном дыхании.

Русский поэт всегда на поле Куликовом

Развивая тезис К. Чуковского (Блок - ненавистник старого мира), правдист приземлил Поэта. Не случайно, в статье не упоминается величайшее произведение «На поле Куликовом» (хотя о незавершенной поэме «Возмездие», в сущности, фрагменты, сказано много), вдохновившее особенными ритмами, непреодолимым чувством Родины Ю. Шапорина сочинить симфонию-кантату «На поле Куликовом», а в поэзии породившее целое направление. Как можно, исследуя творчество поэта, остаться равнодушным к словесным ритмам поэмы, к дорогому каждому русскому человеку образу Родины-России?

Река раскинулась. Течет, грустит лениво

И моет берега.

Над скудной глиной желтого обрыва

В степи грустят стога.

Как можно не произнести тех или иных стихов, которые тут же срываются с уст при одном только имени поэта?

– Закат в крови! Из сердца кровь струится!…

– Опять с вековою тоскою пригнулись к земле ковыли…

– Не может сердце жить покоем…

Наконец, всем известное: «О, Русь моя! Жена моя!»... «И вечный бой! Покой нам только снится…»

Но это так: для С.Кожемякина словно не существует поэтического цикла «На поле Куликовом». Про «Скифов» уж и речи нет…

И я снова и снова спрашиваю автора статьи: до какой черты простиралось «ненависть поэта к старому миру»? И до какой степени поэт был ненавистником старого мира? Совершенно невозможно поверить К. Чуковскому, утверждающему в книге об Александре Блоке будто он «ликовал», узнав, что «революционный народ вместе с другими дворянскими гнездами уничтожил и это гнездо… (имение Бекетовых, в котором прошло детство и юность поэта – А.С.)». То есть представлять Поэта предшественником диких исламистов, сокрушающих памятники истории и культуры. (Вместе с имением в Шахматово сгорела и уникальная библиотека, бесценное достояние). Между тем, реакция Блока на это ужасающее событие широко известно, и поэт только указывает на причину народного ожесточения, проявления дикого варварства, но отнюдь не ликует.

Любезный журналисту Чуковский в своем сочинении о Блоке, упоминая родственников поэта, подвижническим трудом обогативших русскую науку и культуру, отзывается о них снисходительно-неприязненно: «В этом добром доме жили его милые, слабые, книжные, наивные деды, которые издали кажутся поэту прекрасными…».

Вот уж не был «слабым, книжным, наивным» Карелин (Корелин) Григорий Силыч, путешественник, исследователь пустынь Средней Азии (прадед поэта), преодолевавший стихию суровой природы, вражду воинственных племен! А его дочь Елизавета Григорьевна (бабка поэта) была величайшей подвижницей на поприще литературы: могла подготовить до 200 (!) печатных листов в год переводов, различных художественных текстов. Причем безвозмездно или за скромный гонорар. Или такой эпизод. На ироническое замечание Чуковского по поводу «Автобиографии» (написана для издания «Русская литература» под редакцией С.А.Венгерова), «что вместо своей биографии он (Блок – А.С.) представил биографию родственников», последовал строгий, серьезный ответ поэта: «Очень большую роль они сыграли в моей жизни». И начинается «Автобиография» такими словами: «Семья моей матери причастна к литературе и науке. Дед мой Андрей Николаевич Бекетов, ботаник, был ректором Петербургского университета в его лучшие годы (и я родился в «ректорском доме»). Петербургские Высшие женские курсы, называемые «Бестужевскими» (по имени К.Н.Бестужва-Рюмина), обязаны существованием своим главным образом моему деду».

Нужно хорошо усвоить, что поэт отрицал, и что ему всё же было дорого в прошлом. Чуковский в данном вопросе плохой советчик. Как и во многом другом, когда речь идет о личности А.Блока. «Я был газетный писатель, литературный поденщик, плебей, и он явно меня не любил, - жалуется читателю на поэта критик Чуковский. - Письма его ко мне, относятся к типу деловых и сдержанны, без всякой задушевной теплоты…» Не любил? – Возможно. И на то у наблюдательного Блока были все основания. Да поэт и не скрывал своих мыслей. И дело, наверное, не в плебействе, а в «газетной легкости», которую Блок заметил, то есть в схематизме, заштампованности, упрощенности, суетливости, поспешности – всё это присуще газетным жанрам и газетчикам. А даровитый Чуковский, хотя и обладал «едким пером», все же он в ту пору был газетчиком. Блок также отмечал «беспочвенность критики» К.Чуковского. То есть он видел, что публикации критика лишены народной, национальной почвы.

У безродного литературного плебея из Одессы, каковым сам себя с энтузиазмом изображает в воспоминаниях Чуковский, иногда прорывалось чувство злобной мстительности. Например, он пишет в своих воспоминаниях: «И обличье у него было барское: чинный, истовый, несколько надменный…».

Но посмотрите на фотографию, где надменный Блок, запечатлен вместе с молодым газетчиком: Поэт смотрит на своего собеседника с большим участием и вниманием, в то время как сам Чуковский как бы демонстративно от него отвернулся, уставился в объектив.

Александра Андреевна Кублицкая-Пиоттух, мать поэта, дипломатично отметив литературные способности К.Чуковского, написавшего книгу о Блоке, однако, просила передать ему, что «на многое могла бы возразить». Большего в то время, когда среди интеллигенции господствовал тотальный ненавистнический русофобский нигилизм, вероятно, этого «многого» не могла высказать вдова царского генерала. Для М.А.Бекетовой и А.А.Кублицкой-Пиоттух было так очевидно, что смысл жизни творческого человека Блок видел не в тотальном разрушении России, что было свойственно в те годы умонастроению культуртрегеров, подобным К.Чуковскому и Н.Бухарину, не в троцкистской проповеди ненавистничества по отношению к старой России, в которой многое поэту, очень многое не нравилось.

Блок и Вагнер – Искусство и Революция

По какому-то непостижимому недоразумению С.Кожемякин в своей пространной объемной статье даже не упомянул эссе Блока «Искусство и революция» (из цикла важнейших его публикаций, две в «Правде» названы), в которой поэт прямо обращается к идеям мыслителя и композитора Рихарда Вагнера, опубликованным в книге «Искусство и революция» (примерно печатный лист).

Обе публикации величайших мыслителей с совершенно одинаковым названием не утратили своего значения и в ХХI веке. Здесь я, конечно, имею в виду тех наших отечественных деятелей искусства и литературы, которые, несмотря ни на что, видят будущее в идеях обновленного социализма.

Блок подчеркивает, что на Вагнера оказали влияние и Коммунистический манифест Маркса-Энгельса, и вулканическая натура революционера Бакунина, с которым он плечом к плечу сражался на баррикадах Дрездена с прусской военщиной. Между прочим, в смутном 1906 году Блок написал небольшой, но страстный, ёмкий очерк о русской мятежной душе, о Бакунине, уже само имя которого для поэта было «непотухающим, может быть, еще не распылавшимся, костром», очерк, в котором поэт страстно призывал читателей «занять огня у Бакунина». Что, между прочим, актуально для всех, кто ныне находится в рядах народного Сопротивления, и я не однажды, взявши в товарищи Герцена и Блока, говорил о Бакунине в собраниях. Правда, почему-то безответно…

Как видим, Рыцарь Прекрасной Дамы в роковой час истории становится рыцарем Революции, воплощением гражданского духа и долга. При этом оставаясь на поле Куликовом, - вот что мне лично дорого в жизни и творчестве Блока. Может и по этой причине тоже я взялся за очерк, хотя в моих литературных планах прежде он не значился. И, конечно же, упоминавшаяся поэма «Двенадцать», – не сатира на революцию, на Советскую власть, не конъюнктурная поделка», тут правдист С.Кожемякин прав. Не может «поделка» создаваться «одним порывом вдохновения, сила которого напоминала времена юности поэта» (М.А.Бекетова).

Русский поэт, живший в России и в другое время, тем не менее, услышал страстные глаголы Вагнера к «страдающим братьям всех слоев общества освободиться от рабства денег», «возвести раба индустрии (в смысле – раба капитала, раба рынка, раба ростовщика – А.С.) на степеньпрекрасного сознательного человека», «посвященного в тайны природы, … солнца», «смерти и вечности». В то же время поэт, как и Вагнер, ненавидел мир лавочников, биржевиков-ростовщиков, жаждал освобождения искусства от власти золота и капитала (рабства денег), надеялся, что революция избавит искусство от власти ростовщиков, банкиров, биржевых маклеров, отняв у них золото, превратив их в скромных обывателей.

И как страдал он, обнаружив, что и после Октябрьской революции, в «союзах поэтов» и «театральных объединениях» его окружают людишки с психологией мелких лавочников. (Между прочим, Блока из «Союза поэтов» изгнали, – было и такое дело, – чтобы освободить место Н.Гумилеву, которое тот занял без каких-либо угрызений совести»). Они рельефно, живо, мастерски показаны в фильме В.В.Бортко «Мастер и Маргарита». Меркантильность лавочников в личине литераторов или поэтов, конечно же, повергала в ярость Блока. Особенно если учесть, что в семье Бекетовых, которая не просто вырастила и воспитала некоего Александра, а взлелеяла Поэта, всегда было, по свидетельству А.М.Бекетовой, «пренебрежение к земным благам и уважение к духовным ценностям». И все эти мелкотравчатые людишки сильно проигрывали даже в сравнении с буржуазными дельцам, которых Блок, возможно, лично знал: там были крупные, колоритные личности, Достигаевы да Фомы Гордеевы, не без греха, беспощадные к конкуренту, но все эти богатеи, как правило, были выходцами из народных низов, еще сохраняли в себе народные, национальные черты. И были среди них и Мамонтовы, и Третьяковы, и Морозовы, – не выдуманные, реальные, живые… Или вот еще Найденовы (писатель А.Ремизов отлично изображает своих колоритных родичей, богатеев, в присутствии которых он леденел, терял дар речи), – собиравшие, хранившие и даже переписывавшие так называемые «Писцовые книги» («необычные, с другими не сравнимые пудовые книги» – А.Ремизов), драгоценное национальное сокровище.

Разумеется, сочинение Р.Вагнера было замечено и образованными русскими марксистами. Среди таковых и сверкающий эрудицией и прочими талантами Г.В.Плеханов, оставившей фразу на каком-то клочке бумаге в номере гостиницы: «Расцвет искусства – когда осуществится мечта Вагнера – KunstundRevolution (искусство и революция – А.С.)». Впрочем, в одном из своих рефератов, прочитанных в Париже, Плеханов уже обстоятельно рассуждает о Вагнере, цитируя его: «Постоянная забота о средствах к жизни «сделала человека слабым, подобострастным, тупым и жалким, превратила его в создание, неспособное ни любить, ни ненавидеть, в гражданина, каждую минуту готового пожертвовать последним остатком своей свободной воли только для того, чтобы ему была облегчена эта забота». Освободительное движение пролетариата ведет к устранению этой унижающей и развращающей человека заботы. Вагнер находил, что только ее устранение, только осуществление освободительных стремлений пролетариат сделает истиной слова Иисуса: не заботьтесь о том, что будете есть… и т.д.».

В этом месте Плеханов приводит усеченное изречение из Евангелия, вернее даже начало его. Привожу евангельское изречение Христа полностью, конечно, с текстом самого Вагнера: «Не заботьтесь о том, что будете есть, что будете пить, ни даже о том, во что будете одеваться, ибо все это вам даст ваш небесный отец». Этим небесным отцом явится тогда социальный разум человечества, которое овладеет природой и ее плодами для всеобщего блага. (Да это же почти предвосхищение ноосферы Вернадского, почему-то ненавистного некоторым левым доктринерам! – А.С.). Именно в этом факте, что простое физическое сохранение жизни должно было до сих пор быть предметом всякой заботы и серьезной работы, парализовавшей чаще всего всякую психическую активность, разъедающей телу и душу, и появлялись недостатки и скудость нашей социальной организации».

Торгаши в храме Искусства

И уж коли зашла речь о Вагнере, пожалуй, уместно сделать некоторые уточнения. Если музыкальные и литературные сочинения его у Плеханова и Блока находили живой отклик, то среди некоторых деятелей либерально-западнического крыла советской культуры (к которому, конечно же, принадлежал литературный клан Чуковских), это имя отвергалось. Что хорошо видно, например, по журнальной публикации Ю.Нагибина («Где стол был яств…»), в которой он противопоставляет музыку Верди творениям Р.Вагнера. Верди у него весь светлый, солнечный, в то время как Вагнер – воплощение мрака, тяжелой угрюмости. По версии Ю.Нагибина, в Байрейте (в городе, где в 1876 году повелением короля Людвига II Баварского по проекту самого композитора был построен огромный народный театр), ничего не было музыкального. Там, якобы, «были не музыкальные, скорее религиозные торжества». Дескать, вот где зарождался нацистский мистицизм! Якобы Вагнер для Верди (то есть, конечно же, для Ю.Нагибина) – всего лишь байрейтский колдун (читайте: жрец нацизма).

Рассказ Ю.Нагибина наполнен такими ремарками и репликами:

«Сам он (Верди – А.С.) не испытывал неприязни к композитору, чья музыка была ему (Верди) чужда, тяжела и непонятна при всей ее несомненной значительности». Ну, разумеется, надо понимать, это для Ю.Нагибина музыка Вагнера, - чужда, тяжела и непонятна. «Его мрачная, овеянная дыханием древних богов и героев полночная держава… Он был воинственен и агрессивен, этот германец…». Тут автора этих строк так и подмывает воскликнуть: «Вагнер агрессивный германец?! А нападавшие на него дети Сиона не воинственны, не агрессивны, как например тот же Макс Нордау, которого Блок называет «последним значительным представителем травли Вагнера»? Может и нам, русским ХХI века, иногда и не хватает воинственности?… Ну, это к слову, тут, конечно, тема совсем другого разговора…

Но вернемся к А.Блоку, впитавшему идеи Р.Вагнера и напомнившему о них читателям революционной России, - идеи, проникнутые желанием сделать театр (в смысле – вообще искусство) доступным для всего народа. Теперь и нам, особенно представителям поколения «детей войны», совершенно понятно, о чем думали, к чему стремились (пусть и в разное время) два великих художника. Нам, в 60-80 годы наслаждавшимся творениями мастеров советского искусства (балерина Плисецкая, юбилей которой, широко освещался в СМИ – тому один из многих примеров), совершенно понятно содержание этих страстных манифестов искусства. Всюду в городах и крупных селах, в станицах – Дворцы Культуры, облицованные мрамором, с паркетными полами, а хотя бы и скромные колхозные дома культуры, – всегда наполненные зрителями, дерзкой творческой молодежью. А там, где не было сильных творческих коллективов, – ибо искусство не может равномерно распределяться в пространстве, – приезжали гастролирующие мастера культуры, прославленные коллективы. Хор цыганского ансамбля во главе с Николаем Сличенко я слушал в Воркуте; древними русскими духовными песнопениями «Мадригала» Андрея Волконского (а соло – сёстры Лисициан!) или песнями Народного русского ансамбля Дмитрия Покровского (формально художественные коллективы были «прописаны» в Москве), не однажды наслаждался в Ленинграде… Где «Мадригал» А.Волконского? Сгинул ансамбль Д.Покровского.

Сокрушить «благороднейшего бога пяти процентов (курсив мой – А.С.), хозяина и распорядителя нашего современного искусства» (Р.Вагнер), изгнать торгашей из великого храма Искусства – вот в чем истинный смысл литературно-художественных манифестов Блока и Вагнера. К сожалению, мы это поняли только теперь, когда театры (да и все отделы искусства и культуры) превратились в коммерческие предприятия с самыми катастрофическими последствиями. Теперь, когда театрами, организациями искусства управляют менеджеры, «ловкие спекулянты», по слову Вагнера – то есть самые настоящие лавочники, у которых на уме гешефт – нажива, прибыль, маржа, – только это и ничего другого… Наглядный пример в нашем городе – судьба когда-то любимого ленинградцами Малого театра оперы и балета, во главе которого был поставлен некто Кехман, до того торговец бананами, истинно «ловкий спекулянт». Можно представить, что бы сказал Вагнер, узнай он, о том, во что превратили великое советское искусство, уверенно шествовавшее к его идеалу. Ну да, конечно, «Кольцо Нибелунгов» нынче в Мариинке ставят, а в советское время вроде бы не ставили... Но это же частность, и она понятна, если учесть две страшных войны, в которых Германия и Россия были в прямом столкновении.

Рассуждаяо Вагнере, Блок отмечает лицемерие западной цивилизации в её стремлении «обратить искусство на службу правящим классам, лишив его смысла и свободы»; пытается или уморить голодом художника (могли уморить и Вагнера, но спас юный баварский монарх); либо уничтожить другим способом – «принять, пожрать и переварить («усвоить», «приспособить») художника, когда не удалось уморить его голодом». Нечто подобное происходило и происходит с тем же Вагнером. Или вот с Шолоховым – в кинопроекте «Тихий Дон» Урсуляка!

Христос и попы

Наконец, наверное, все же надо сказать по поводу цитаты из статьи «Интеллигенция и революция» про ожиревшего, икающего попа, берущего у паствы взятки (подношения) – цитаты, нынче кочующей по всем либеральным, леворадикальным и даже ведическим изданиям (С.Кожемякин ее, конечно же, приводит). Поэта отвращали клерикализм, церковная бюрократия, которую он ненавидел, как и всякую бюрократию. Однако мне думается, не все попы таковые – и тогда, и теперь. И в свое время руководители Компартии это поняли. Напоминаю: Ю.П.Белов, нынче известный партии публицист, строго надзирающий за товарищами, чтобы они не свалились в клерикально-идеалистический уклон, во время оно, возглавляя Ленинградскую партийную организацию (КПРФ), почитал за высокую честь устроить встречу Зюганова с владыкой Иоанном (Снычевым), митрополитом Петербургским и Ладожским. Мне об этом с гордостью рассказывал сам Юрий Павлович.

Твердо стою на том, что иные из «презренных» попов для нынешних народных избранников-депутатов могли бы служить в чем-то и примером. И не только покойный владыка Иоанн (Снычев), но также о. Иоанн Кронштадский (Иван Ильич Сергеев). Последний хотя и любезен был царю, и звездами украшен, но на улицах и площадях Петербурга собирал толпы людей отнюдь не по этой причине. Ибо он не только словом, но и делом выполнял пастырский долг, винопитию (пьянству) противодействовал, устраивая, например, дома трудолюбия. Иногда иронизируют по поводу того, что мог прямо на улице, на загаженной мостовой, снять хромовые сапоги и тут же отдать страждущему. Но это была мгновенная реакция на страдания человека. Феномен его популярности в народе надо понять и некоторым нашим депутатам, и священнослужителям, предавшим забвению живое слово владыки Иоанна (Снычева), а также и батюшки о. Иоанна Кронштадтского (Сергеева), в отличие от них равнодушно взирающих на социальное неравенство.

Послушаешь народного избранника, например питерского депутата К.Смирнова, – вроде бы правильно рассуждает, выступая чуть ли воплощением Че Гевары, о самопожертвовании и самоотречении глаголет, но за буржуйский бюджет голосует, поборы на капремонт поддержал (хотя и знает, что у миллионов русских людей советские квартиры – единственное достояние и прибежище), при этом пропагандирует эти законопроекты на буржуазных телеканалах, выдавая все это за право депутата на особое, непартийное мнение. За что рядовые коммунисты-подвижники в пикетах, во время прямых диалогов с избирателями, слышат от питерцев всякие ласковые слова. Ну а питерский депутат-«едросс» Милонов?! Со смеху можно умереть, когда смотришь, как он, в окружении телерепортеров, распиливает вбитый в землю столбик, узрев в нем что-то непристойное, языческое – то ли фаллос, то ли грозного Перуна… Впрочем, я об этом уже писал в предыдущих очерках, не однажды называл, не одного только «едросса» Милонова, не хочу повторяться, чтобы не усложнять текст и не увеличивать количество слов.

Но не забудем главное – юбилей, 135 лет Александру Блоку! Видел поэт ожиревших, икающих попов, но Христа не отрицает, и Христос в поэме «Двенадцать» не просто художественный образ экзальтированного художника. Подвиг Христа, изгнавшего торгашей из храма, не был чем-то далеким для Вагнера и Блока.

В статье «Искусство и революция», перекликающейся с публикацией Вагнера не только названием, Блок серьезно размышляет: «Есть, однако, одно противоречие, которого не раскусить. У Вагнера… оно относится к Иисусу Христу. Называя Христа в одном месте «несчастным сыном галилейского плотника», Вагнер в другом месте предлагает воздвигнуть ему жертвенник… С Христом еще можно как-нибудь сладить: в конце концов он уже и теперь как бы «вынесен за скобки» цивилизованным миром; люди ведь «культурны», значит и «веротерпимы»… Но странен и непонятен образ отношения к Христу. Как можно ненавидеть и ставить жертвенник в одно и то же время? Как вообще можно в одновременно ненавидеть и любить?».

Так и не раскусив противоречие Вагнера, великодушно предоставив это делать самому читателю, Блок завершает эссе такими замечательными словами: «Новое время тревожно и беспокойно. Тот, кто поймёт, что смысл человеческой жизни заключается в беспокойстве и тревоге, уже перестанет быть обывателем. Это уже будет не самодовольное ничтожество; это будет новый человек, новая ступень к артисту».

Памятник грабителям Урала и Сибири – подарок «мастеров культуры»

Складывается впечатление, что Блока или не читали, или не захотели понять ни деятели советского искусства, ни их духовные и кровные отпрыски. Они вот уже двадцать лет при каждом удобном случае, иногда и без повода, проклинают советское прошлое, говорят о нем с издевкой. (Увы, и Плисецкая в свое время, при жизни, отметилась, – и она там, и она тут…). Многие из них присягнули Мамоне, прислуживают олигархату, пусть иногда и неявно, но прислуживают, иногда только ради вящей славы собственной восхваляют и боготворят рыночную цивилизацию, проповедуют «справедливость» и «необходимость» социального неравенства, против чего всегда страстно выступал Поэт. И даже хотят увековечить белочехов-австрияков, спровоцировавших в России братоубийственную войну, уже слепили им памятник, чтобы установить его в Самаре (похоже, деньги некуда девать); белочехам, грабившим Россию, тем самым белочехам, о которых барон А.Будберг, искренний патриот-генерал, занимавший некоторое время командное место в правительстве Колчака, писал буквально следующее: «Сидим под палкой главнокомандующего генерала Гайды (бывший военнопленный, чех-австрияк, ставший генералом при Колчаке – А.С.), блеснувшего перед владивостокской прессой редкой развязностью и лейтенантской смелостью… Этот австрийско-чешский пузырь должен скоро лопнуть, но пока он воняет (курсив мой – А.С.)… Сейчас чехи таскают за собой около 600 груженых вагонов, очень тщательно охраняемых; по данным контрразведки (колчаковской – А.С.), эти вагоны наполнены машинами, станками, ценными металлами, картинами, разной мебелью и утварью и прочим добром, собранным на Урале и в Сибири».

Господа! Если уж решили ставить памятник этим вонючкам и грабителям Урала и Сибири – ваяйте памятник и японцам! Они тоже русской кровушки попили в Гражданскую, и хорошо поживились, как и чехи-австрияки… А лучше – читайте барона Будберга, господа! – Белый русский генерал без малейшей примеси красного, черного или зеленого… Ну читайте же хотя бы Будберга, если уж Блока предали забвению, читайте, пока не поздно, не то явится Поэт в образе Командора и притиснет вас своей каменной десницей за ваш блуд несусветный!

Я – не первый воин, не последний…

В марте 1918 года Блок писал: «Вагнер все так же жив и все так же нов; когда начинает звучать в воздухе Революция, звучит ответно и Искусство Вагнера; его творения все равно рано или поздно услышат и поймут; творения эти пойдут не на развлечение, а на пользу людям; ибо искусство, столько «отдаленное от жизни» (и потому любезное сердцу иных) в наши дни, ведет непосредственно к практике, к делу; только задания его шире и глубже заданий «реальной политики» и потому труднее воплощается в жизни». Есть у него и о мастерах культуры-литературы: «По качеству – они создают только литературную суматоху, сеют смуту, громоздят одно невежество на другое». О чем это? Ну конечно, о фильме Никиты Михалкова «Солнечный удар», который, якобы, имеет хоть какое-то отношение к произведениям И.Бунина. Тот случай, когда в одной точке – в тексте сценария и в самом фильме – сфокусированы и смута, и суматоха, и невежество. К сожалению, означенный Н.Михалков – не исключение. Эти слова можно прямо отнести к многим, очень многим деятелям советской культуры, одряхлевшим умом и сердцем (не имею в виду, конечно, Юрия Соломина или Татьяну Доронину, режиссера В.В.Бортко), и к нынешним «мастерам культуры», докатившимся до пропаганды социального неравенства, против чего страстно выступал поэт, вместе с сонмом подвижников русской культуры. И еще несколько слов, прежде чем завершить сказание о великом Мастере русской словесности. Если в нашей душе отзываются пророчества и проповеди Поэта, запечатляются образы его произведений, то мы должны стремиться к тому, чтобы наши слова, которые мы произносим публично, выводим пером на бумаге или посылаем в электронное пространство, соотносились с нашими конкретными делами.Последуем же стезей Поэта, пусть и усеянной терниями!

Можно бы поставить точку, но тут так и просится в текст очерка эпизод из прошлого. Как будто недавно было а – далекое прошлое: в 96-м, во время пикетного стояния на площадке у входа на станцию метро «Пионерская», нас окружила плотная толпа. Некоторые нас подбадривали, обещали голосовать за Зюганова, другие же требовали убрать «красную тряпку», тянулись к древку. Но серпастый, молоткастый стяг победно реял над разделившейся в своей ярости толпой, он был в крепких руках нашего товарища – Алексея Васильева, в недалеком прошлом офицера-подводника. Люди напирали друг на друга (и на нас тоже), и уже кто-то пустил кулаки в ход. (Как видим, в Питере, как и в Москве, далеко не все были за Зюганова).

Надо было что-то делать. И тут я произнес не громко, как бы для себя молитву прочитал: «Теперь твой час настал. – Молись!». Прижав к губам матюгальник, я стал завывать-орать:

Смолкли честные, доблестно павшие!

Смолкли их голоса одинокие!

За несчастный народ вопиявшие!

Но разнузданы страсти жестокие!

Вихорь злобы и бешенства носится

Над тобою страна безответная!…

……………………………………………………..

Толпа примолкла, слушала, только какой-то бесноватый выкрикнул: «Графоман! Стихоплёт! Читай жене дома!!». Читал Некрасова, а люди видели трупы честных, доблестно павших патриотов у стен Верховного Совета РСФСР, черный дым Белого дома. И нас продолжали слушать и после того, как мы снова перешли на прозу бытия, стали рассуждать, как же нам преодолеть ельцинскую разруху, – оставшаяся публика в победе Зюганова на президентских выборах не сомневалась.

Короче говоря, в пикете нам сотовариществовали Блок и Некрасов. Поэты божественной силы, как я уверовал тогда…

А сегодня каждый из нас должен сам себе сказать: «Я – не первый воин, не последний», посколькуеще «долго будет родина больна».

Петербург, декабрь 2015 г.

P.S.Иногда слышу недоуменные вопросы: да у тебя Вагнер – пламенный революционер, а милости монарха к нему? а Гитлер?… Дорогие товарищи! То, что искусство Вагнера восхищало Людвига II, нравилось главарям нацистского государства, ни в малейшей степени не умаляет величия его музыки. Подлинное искусство не знает сословных, классовых, социальных границ. Ведь и у монарха, и у чудовищных злодеев есть душевные струны, которые могут отзываться на чарующие звуки вагнеровского шелеста леса, на трагические аккорды, возвещающие гибель богов. И ничто не может умалить и значимости, и актуальности «Искусства и революции» для патриотов и коммунистов. Мы же не должны вычеркивать из списка любимых произведений поэму «Мария», восхитительное творение великого Кобзаря, его песенные стихи («У гаю, гаю вiтру немае») только потому, что он избран бандеро-фашистами в качестве духовного пастыря, и даже – чем-то вроде политического поводыря.

______________________

См. также др. недавние публикации нашего сайта:

Выступление Геннадия Зюганова на круглом столе Изборского клуба "Православный социализм".

Игумен Евстафий (Жаков): «Тело В.И.Ленина должно и дальше находиться в Мавзолее на Красной площади»

Душа России – в Русском лесу!

Анатолий СТЕРЛИКОВ. Левиафан Вытегорского уезда. В Прионежье роют могилу человечества