Александр Щербаков. «Неудобно хворать мужику…»

                                     Из дневника писателя

                                                                            Только не сжата полоска одна,

                                                                                    Грустную думу наводит она…

                                                                                                                              Н.Некрасов

    Как многие навскидку назовут свои любимые песни, цветы или, допустим, блюда, я мог бы назвать несколько любимых мною… фраз. Притом взятых не из готовых сборников афоризмов, «мудрых мыслей» и «крылатых слов», а выловленных самим из произведений писателей и поэтов, из трактатов учёных, из живых бесед с разными людьми и пленивших меня глубиной содержания или необычностью формы, или тем и другим.

       К примеру, Лев Толстой в одном из своих рассказов о крестьянской жизни, словно бы между прочим, заметил: «неудобно хворать мужику…». Возможно, другие, читая его, вообще не обращают внимания на эту короткую и внешне вроде не броскую фразу, скользят по ней торопливым, поверхностным взглядом нынешнего «экспресс»-книгочея. Меня же эти простые слова, когда я впервые прочитал их, помнится, сразу «зацепили», прошили насквозь, будто электрическим током. Я был удивлён их какой-то конечной простотой и в то же время особой глубиной, их точностью и печальной, как вздох, интонацией. Не верилось, что всего тремя словами можно выразить столь много. Уж мне-то, выходцу из деревни, доподлинно известно, как «неудобно» захворать крестьянину, на плечах которого и дом, и двор, и семья, и огород, и пашня… Недаром с подобным вздохом народ говорит о грустных и сирых вдовьих домишках: «без хозяина дом сирота…»

     Лев Николаевич не только понимал «неудобства» заболевшего мужика, но ещё и, будучи великим художником, знал секрет того краткого и единственно точного слова, за которым, если оно сказано к месту, открывается целый мир, непроизвольно достраиваемый воображением читателя или слушателя, и целая гамма чувств и переживаний. Положим, лично мне в этом «неудобно хворать» слышится не одна лишь досада мужика на свою нечаянную немочь, мешающую погружаться в привычные хлопоты, но и чувство вины перед семьёй, как правило, немалочисленной, и перед другими ближними и дальними, так или иначе связанными с ним по вере, по труду, по быту. По жизни, одним словом. Ведь, заболев, он волей-неволей как бы «подводит» их, остаётся в долгу перед ними.

     Сегодня народ наш в большинстве своём ожесточился, очерствел душой, и, наверное, многим размышления мои покажутся сентиментальными. Но пусть они поверят, что в трудовой крестьянской среде, в которой я вырос, это чувство вины и ответственности друг перед другом и перед «миром» было довольно-таки развито. Да и сегодня ещё, надеюсь, не угасло совсем, не растворилось в циничных «рыночных» отношениях. Не мною первым будет сказано, что честный труд и совесть ходят рядом, рука об руку. И кто-то из неглупых людей вполне верно заметил, по-моему, что «душа трудится у трудящегося». А великий отечественный историк Василий Ключевский век тому назад написал в одной из работ, что «конец русскому государству будет тогда, когда разрушатся наши нравственные основы».

       Вон куда, на какие ассоциации и обобщения, вывела нас с вами, казалось бы, такая элементарная и почти проходная толстовская фраза: «неудобно хворать мужику».

Могу признаться по секрету в завершение этих заметок, что с годами она для меня стала не просто излюбленной фразой, но даже и своеобразным девизом, которому я стараюсь следовать. Скажем, стоит мне захандрить от недомогания, расслабиться и прилечь с книжкой на диванчик среди бела дня, как передо мною всплывает эта фраза, сурово напоминая, что «неудобно хворать мужику». И я тотчас поднимаюсь, отбрасываю чужую книжку и иду к своему станку.

                               "ПИСАТЕЛЬ "МАССИВНЫЙ"

     Многие знают, что Лев Толстой не питал особой симпатии к стихам. И обычно, когда заходит разговор о соотношении выразительных средств прозы и поэзии, вспоминают его ироничное замечание, что, мол, писать стихами – всё равно, как идти за сохой и при этом выделывать танцевальные па. Но известны и более серьёзные доводы Льва Николаевича против стихов. Он называл поэзию вообще «самой низкой отраслью литературы», так как «великий дар – Слово – дан человеку для духовного общения, а поэт мысль калечит», втискивает её в тесные формы ритма и рифмы. Вот и врач Душан Маковицкий, находившийся рядом с Толстым в последние шесть лет его жизни, в своих «Яснополянских записках» приводит свидетельства тому. К примеру, 14 февраля 1905 года он, пожалуй, впервые коснувшись данной темы, отметил:

   «Заговорили о стихах.

   – Я вообще не люблю стихов, – сказал Л.Н.– Стихи должны быть очень хороши. Нельзя в них чувствовать lafacture (технику – фр.), подыскивание рифм… Пушкин, Тютчев, Лермонтов – одинаково большие поэты. Потом падение: Фет, Майков. Полонский, Апухтин, потом декаденты…»

   Или, допустим, 27 ноября 1908 года неутомимый Душан не позабыл записать в дневнике, что Лев Николаевич говорил, между прочим, о стихах некоего крестьянина, обращённых к нему, которые он получил накануне по почте. В частности, заметил, что среди множества несуразностей в них «есть и такое выражение: «писатель массивный», и сейчас видно, почему массивный: следующая рифма – «дивный»…

     А на усмешливую реплику Софьи Андреевны, что при всех заявлениях о нелюбви к стихам Лев Николаевич недавно в который уж раз перечитывал Пушкина, он ответил: «У Пушкина стих лучше, чем у других проза. Только Пушкин может. Никакого усилия в стихах не чувствуется….»

     Конечно, не один Лев Толстой высказывал подобные суждения, то есть ценил в стихах естественность и «высокую простоту». Достаточно вспомнить хотя бы знакомые каждому слова Александра Твардовского из великой «Книги про бойца», полные надежды автора на то, что читатель оценит его стремление к ясности слога и смысла и одобрительно скажет: «Вот стихи, а всё понятно, всё на русском языке». Или назвать даже почти антипода, представителя совсем другой, искусственно усложнённой, «книжной» поэзии Бориса Пастернака, под конец жизни всё-таки «впадавшего», «как в ересь, в неслыханную простоту». Да и множество других поэтов самых разных эстетических и политических направлений «опрощались» с годами, не впадая в простоту, а возвышаясь, вырастая до неё: Сергей Есенин, «король поэтов» Игорь Северянин, Николай Заболоцкий… Можете сами продолжить ряд, исходя из своих познаний и пристрастий.

     Всё так. Но, между тем, далеко не все читатели, особенно из молодых, готовы согласиться с Толстым и Твардовским. И таких несогласных, пожалуй, даже большинство в книгочейских кругах. Многим почему-то представляется, что именно в туманности и «высоком косноязычии» иных стихотворных строчек кроется та самая поэзия, неуловимая и загадочная, которой никто не может дать внятного определения. Да и мудрость, по-особому глубокую, многие находят в стихотворной невнятице и нарочитой зауми. И потому среди любимых поэтов (кроме ритуально упоминаемых Пушкина и/или Лермонтова) зачастую почти в автоматическом режиме называют Цветаеву, Ахматову да Мандельштама с Бродским… И уж редко-редко кто назовёт того же Твардовского либо ещё кого-нибудь из ряда «элементарно» простых и понятных – от Некрасова до Есенина, Смелякова, Рубцова…

     Хотел, было, на этом и поставить точку беглым заметкам о «писателях массивных», но вспомнился один случай «в тему», связанный с собственной персоной. Приведу его в заключение, простите за нескромность.

   Где-то в начале текущего века проходили у нас в крае очередные выборы губернатора. Кандидатом от народно-патриотических сил на этот пост шёл известный экономист (ныне академик РАН и советник президента) Сергей Глазьев. Поддержать его прилетала из Москвы группа единомышленников – литераторов и политиков. В её составе, довольно солидном и живописном, были – главный редактор «Нашего современника» Станислав Куняев и его заместитель Александр Казинцев, главный редактор журнала «Москва», вчерашний диссидент-зек Леонид Бородин и генерал ГКБ в отставке, бывший главный аналитик этой «конторы» Николай Леонов, главный редактор журнала «Русский дом» Александр Крутов и православный писатель Виктор Николаев…

     В предвыборном штабе Глазьева попросили меня, «местночтимого» пиита, сопровождать их в агитационных поездках по краю. При первом знакомстве некоторые московские посланцы подарили мне свои новые книги. Ну, и я не остался в долгу – оделил их собственными шедеврами в стихах и прозе. А наутро, когда мы собрались у микроавтобуса, чтобы отправиться на встречи с избирателями, Александр Казинцев, которому накануне достался мой поэтический сборничек, подавая мне руку, сообщил

с добродушной улыбкой:

   – Полистал на сон грядущий... Я небольшой ценитель поэзии, но скажу, что ваши стихи очень легко читаются. Ведь нынче многие пишут так, что с трудом продираешься сквозь строки, чтоб добраться до сути. А здесь всё естественно, читается легко и воспринимается без всякого напряжения…

     Разумеется, я не дословно передаю сказанное «массивным» критиком, но за смысл ручаюсь. Как и за точность дважды повторенной им фразы «легко читаются». Кстати, насчёт «небольшого ценителя» Александр Иванович явно слукавил. Позже я узнал, что он, как и большинство литераторов, начинал со стихов, печатал их даже в «Дне поэзии», но потом погрузился в критику и публицистику. Деликатный столичный гость обошёлся столь дипломатичным отзывом на мои опыты, возможно, чтобы только не обидеть провинциального стихотворца «принимающей стороны», однако я счёл его за комплимент, вольный или невольный, ибо и тогда разделял требования к поэзии, предъявляемые Толстым и Твардовским, весьма почитаемыми мною столпами русской словесности.

   Да, истинное достоинство стихов измеряется отнюдь не навороченностью разными метафорами и аллюзиями и не претензиями на сомнительное глубокомыслие, а напротив – доступностью содержания и простотой формы, то есть той самой лёгкостью чтения и восприятия, которую в народе метко называют «складностью».

   Не буду скрывать, что я горжусь, когда учителя словесности, знакомящие ребят с «региональной» литературой (а в недавние времена таковая значилась в школьной программе) при встречах говорят мне:

   – Частенько берём ваши стихи: они просты и понятны, легко читаются и запоминаются…

     Видно, не зря великий композитор наш Георгий Свиридов писал, что «русское искусство должно быть простым, потому что оно христианское искусство. Христос ведь прост. Никакой двойственности. А вот Иуда – сложная натура. Сложная, потому что он предатель. Христос не сложен, но непостижима эта простота для нас». А великий молитвенник преподобный Амвросий Оптинский даже оставил нам в назидание «складный» афоризм: «Там, где просто, там ангелов со сто, а где мудрено, там ни одного».

     И пусть медийные лжецы не трындят, что якобы нынче «в тренде» одни «сложносочинённые» опусы словесных шулеров и выжиг, прости, Господи.

____________________________

 См. также другие публикации автора по затронутой теме:

 Мой «Венок Пушкину»                                  

Наши лауреаты: Щербаков Александр Илларионович